Суд фараонов - [15]

Ma-Ми неслышно скользнула вперед и стала напротив Смита.

— Скажи, о Царица, — спросил Менес, — известно тебе что-нибудь об этом похищении?

— Эта рука знакома мне — это была моя рука, — ответила она. — И кольцо знакомо — это было мое кольцо. Знакома и бронзовая головка — это мое изображение. Взгляните на меня и судите сами. Его изваял скульптор Гору, сын царского сына, лучший из скульпторов и художников при моем дворе. Вот он стоит перед вами, в этой странной одежде. Гору — тот самый, что вырезал мое изображение, он же и нашел его, — он стоит здесь перед вами. Или, может быть, это его двойник.

Фараон Менес повернулся к чародею Кхемуасу и спросил его:

— Так ли это, о Всевидящий?

— Так, — отвечал Кхемуас. — Этот житель земли в давние времена был скульптором Гору. Но что из этого? Теперь, когда ему дозволено было вернуться на землю, снова став смертным человеком, он осквернил могилу и повинен смерти. Да исполнится над ним приговор, дабы, прежде чем забрезжит свет, он уже вновь вернулся в царство мертвых.

Менес задумался, поникнув головой. Смит молчал. Для него все это было интересным зрелищем, которого ему вовсе не хотелось прерывать. Если призраки хотят принять его в свою среду — пусть! К земле его ничего не привязывало, и теперь, когда он убедился, что за гробом есть иная жизнь, он готов был изведать ее тайны. Скрестив руки на груди, Смит ждал, что будет.

Но Ma-Ми не стала ждать. Она подняла руки так стремительно, что браслеты на ее запястьях зазвенели, и смело произнесла:

— Царственный Кхемуас, великий владыка и чародей, внемли той, которая, подобно тебе, владычествовала над Верхним и Нижним Египтом, правила задолго до твоего рождения и была лучшей правительницей, чем ты, великий Царь. Отвечай. Разве ты один ведаешь тайны жизни и смерти? Отвечай. Разве твой бог Амон учил тебя, что месть выше милосердия? Отвечай. Разве он учил тебя, что людей надо судить, не выслушав их? Что их надо насильно угонять к Осирису, раньше, чем наступил их срок, и там разлучать с мертвыми, которые им дороги, и вынуждать их жить снова на этой грешной Земле?

Внемлите: когда последняя луна была уже близка к полнолунию, мой дух сидел в гробнице цариц. Мой дух видел, как этот человек вошел в мою гробницу. Но что же он там делал? С поникшей головой он смотрел на мои кости, которые негодный жрец Амона ограбил и сжег двадцать лет спустя после того, как они были похоронены. Что же сделал с костями этот человек, который некогда был Гору? Он зарыл их снова в таком месте, где надеялся, что их уже не найдут. Кто же вор и осквернитель? Тот ли, кто ограбил и сжег мои кости, или тот, кто благоговейно предал их земле? Он нашел драгоценности, оброненные вором во время его бегства, когда удушливый дым и запах горящей плоти и благовоний прогнал его из гробницы, и с ними руку, отломанную гнусным вором от тела моего величества. Что же он сделал с ними? Взял их с собой. Разве вы предпочли бы, чтобы он оставил их там, где они лежали, чтобы их подобрал какой-нибудь феллах? А руку? Я сама видела, как он поцеловал эту бедную мертвую руку, которую теперь хранит, как священную реликвию. Мой дух был свидетелем всего этого. Я спрашиваю тебя, царь, спрашиваю всех вас, владыки Египта, разве за такие дела человек этот должен быть предан смерти?

Кхемуас, поборник мести, пожал плечами и многозначительно усмехнулся, но остальные цари и царицы громко, в один голос, ответили:

— Нет!

Ma-Ми взглянула на Менеса, ожидая приговора. Но прежде чем старик успел ответить, вперед выступил чернобородый фараон и обратился к царям и царицам:

— Ее величество, Наследница Египта, Царственная Супруга, владычица Двух Стран, сказала все, — выкрикнул он. — Теперь дайте слово мне, бывшему супругом ее величества. Был ли этот человек скульптором Гору, я не знаю. Если был, то и тогда это был злодей, по моему приказу сосланный в пустыню Куш, где и умер. Он сам признался, что проник в гробницу ее величества и украл то, что осталось от прежних воров. Ее величество говорит также — и он не отрицает этого, — что он осмелился поцеловать ее руку, а мужчина, Дерзнувший поцеловать руку замужней царицы Египта, у нас карается смертью. Я требую, чтобы он был казнен и до срока вырван из жизни для того, чтобы со временем снова жил на земле и снова страдал. Суди, о Менес!

Менес поднял руку и заговорил:

— Укажи мне, где такой закон, по которому бы живой человек был приговорен к смерти за то, что поцеловал мертвую руку. В мое время и до меня такого закона в Египте не было. Если бы живой человек, не будучи супругом или родственником, поцеловал руку живой царицу Египта, возможно он и был бы казнен. Может быть, за такой проступок ты и казнил скульптора Гору. Но в могилах браки расторгаются и даже если бы этот человек нашел ее живой в могиле и поцеловал не только руку ее, но и губы — за что же его карать смертью? Ведь он это сделал из любви.

Слушайте все! Вот как я рассудил: да будет дух жреца, впервые осквернившего могилу царственной жены, предан в когти Истребителя, дабы познал он последние глубины Смерти. Но этот человек пусть выйдет от нас невредимым, ибо содеянное им он совершил по неведению и потому, что им издревле руководила Хатхор, богиня Любви. Любовь правит тем миром, где мы нынче встретились, как и всеми мирами, в которых мы жили или еще будем жить. Кто смеет отрицать ее могущество? Кто осмелится восстать против ее закона?… А теперь — в Фивы!