Субмарина - [88]

Родительские собрания в школе. Там говорили о Нике. О том, как ведет себя Ник.

И тогда наступала его очередь. Сначала — в ванную. Подстричь ногти, почистить их щеткой. Одежда на постели. Чистая одежда. Вот он стоит в коридоре, а мать оценивающе его рассматривает. Поверни голову, покажи мне уши. Сначала левое, затем правое. Мама больше не похожа на маму. Мама похожа на чужую женщину. Такую, что никогда не ругается. Не ссыт в кровать, не рыгает. В новой невиданной одежде. Мама, на которую смотрят в автобусе, смотрят на улице. Мама выпила таблетки, только те, от которых становишься нормальной, сказала она и засмеялась, а нам смеяться было не обязательно.

О братике мы не говорили.

Мы начнем все заново, сказала мама.

Она опять начала все заново.

Ник не был похож на Ника, когда они уходили.

Я дошел до второго ряда на комоде, пузырек номер три слева. Раздавил голубую таблетку и положил в апельсиновый сок. Проснулся только к их приходу.

Когда Ник вошел в комнату, я все еще был как в тумане. Он пару раз стукнул кулаком в стену, сел на подоконник и выкурил сигарету.

Почему ты не можешь быть как твой брат? Так они сказали. Он такой тихий. Ведет себя хорошо. Получает тройки. Бери пример с брата. С тебя. Ты горд?

В школе я большую часть времени боролся со сном. Я еще не очень хорошо разбирался в маминых таблетках. Пробовал одно, другое. Разбирался не так хорошо, как мама. Иногда я не мог отвести глаз от доски. Треугольники, четырехугольники, круги, которые рисовал математик, были поразительными, просто поразительными, мне приходилось держаться за стол, чтобы руки не пустились в танец. Но чаще всего я просто боролся со сном. Одноклассники, учитель, класс походили на каталог с цветовой палитрой красок для стен, который мать принесла домой, когда мы собрались красить нашу комнату. Желтый, желтый, желтый, менее желтый, менее желтый. Красный, красный, красный, менее красный. Я боролся, чтобы не уснуть. Я получал тройки.

В этой школе тройки ставили, если ты присутствовал на большинстве уроков, если не дрался, во всяком случае в классе. Если не забывал учебники. Как правило. Если не орал на учителя, не обзывал его жирным педерастом. Не обзывал ее сучкой, которую трахают бульдоги. Не обзывал его дрочилой, который имеет тайских мальчиков. Если ты не говорил ничего подобного, то тебе ставили тройки. А Нику тройки не ставили.

62

— Так ты задвинул Бекима? — сказал он. Размешал два кусочка сахара в кофе. — Ты задвинул промежуточное звено.

Только теперь до меня дошло, что Беким — это албанец. А я же знал, как его зовут, неоднократно слышал, как к нему обращаются другие. Но в моем сознании он всегда был просто албанцем.

Сижу в «югославском» кафе. Еще полгода назад оно носило другое имя. До того как появились статьи о парне, которого убили справа от барной стойки. С тех пор здесь все перекрасили. Я до сих пор помню фотографии в газетах. Тогда стены были розовыми, а теперь они белые. На одной из стен — фотография Тито. Я думаю, что это Тито. Догадка Пожилой человек, черно-белое изображение. Над ним висит телевизор. Поет женщина, звук выключен.

— Да, — говорю. — Я не стал звонить албанцу. Какие-то проблемы?

Он отвечает не сразу, аккуратно отпивает кофе из чашечки, ставит ее на стол. Мы сидим вдвоем. Но не одни. У бара я замечаю одного из тех громил, что присутствовали при нашей первой сделке. Он смотрит на нас в зеркало, висящее за стойкой.

Пару дней назад я поехал в парикмахерскую в Рёдовре[18]. Туда, где брал товар.

Объяснил парикмахерше, как хочу постричься. Мне принесли кофе. Я слушал, как они говорят на незнакомом языке. Пытался вычислить, кто держит это место. Заплатив, я положил записку с номером моего телефона и попросил передать ее Горану, сказал: от человека, получившего наследство.

Мартин удивился моей новой стрижке, когда я забирал его из сада. Мне несколько раз пришлось наклониться, чтобы он мог потрогать волосы.

— Не слишком лояльно. Давно его знаешь?

Югослав склонил голову набок. Может, он со мной играет, а может, испытывает. В любом случае главный здесь он. И может хоть до вечера развлекаться, если захочет.

— Несколько лет.

— И так просто вычеркиваешь?

— Мне есть на что потратить десять тысяч.

Он смеется. Закуривает:

— Пойми меня правильно, — говорит он. — Мы с ним не братья родные. Елы-палы, да он албанец, понимаешь? Нормальный мужик. Но албанец. Сколько тебе нужно?

— Как в прошлый раз.

— Отлично. Молодец. Обещаю, товар хороший. Очень хороший. Но придется подождать недели две. Может, три.

— Как насчет цены?

— Быстро учишься, а? Цепа та же, с ценой я ничего поделать не могу. Но в этот раз товар позабористее.

— Как насчет коки?

— А что?

— Можешь достать?

— Сколько тебе надо?

— Штук на пятьдесят.

— На тридцатку сегодня, попозже. Остальное — через два дня. Устраивает?

Это не вопрос.

— Не понимаю их, — говорит он и смотрит в окно.

Мимо кафе проходит мужчина, короткие темные волосы, борода свисает на грудь.

— Я их не понимаю. Не все же из них террористы. Уф, ну нельзя же всех их подозревать в том, что они собираются нас взорвать, а? И вот так одеваться. Вот так!

Он тычет указательным пальцем в сторону. Я пожимаю плечами. Мне не до того, мне есть о чем подумать.