Субъект. Часть вторая - [37]

Должен признать, я искренне не хотел насилия. Но его бессмысленное упорство, его нежелание идти мне навстречу по-настоящему выводило из себя, и ярость, что вскипела из-за этого толстолобого протеста, таки настояла своим высоким градусом, требующим выхода, прибегнуть к пресловутому насилию. Я даже был готов прибегнуть к пытке. Гуманной, разумеется. Хоть и между этими двумя понятиями слабо вычерчивалась какая-либо связь.

Развязывает язык и прочищает разум не увечья, а боль, которую можно достичь только благодаря их нанесению. В то же время мне казалось негуманным оставлять какие-либо последствия нашего разговора, которые бы преследовали его всю оставшуюся жизнь. Тем более, я намеревался в конце нашей насильственной аудиенции стереть его память, что, к сожалению, не могло распространяться на такие материальные улики, как следы от ран, гематом, ожогов, ушибов и тому подобного. Я получу его боль без обходной дороги через повреждения.

Быстро шагнув, я пнул его точно в солнечное сплетение. Схватившись за живот, он задохнулся от захватывающей дух боли, скрючился и вжался внутрь себя, как рак-отшельник втягивается в свою ракушку, пытаясь спрятать уязвимые места от дальнейших атак. Но и это поведение с его стороны было бессмысленным, так как я уже отследил вспыхнувшую активность в коре больших полушарий сразу после удара, ради которой я его, собственно, и нанес. Это не было каким-то одним, цельным подразделением мозга, огражденным от остальных. Обширная сеть, почти одновременно сверкнувшая сразу в нескольких местах, подобную конфигурацию задействованных извилин и узелков я бы и предположить не смог самостоятельно. Каким-то чудом успев запомнить вихреобразную эстакаду ее несчетного количества дотлевающих нейронов, я наддал электрической активности в них снова.

Его глаза до предела закатились, лицо залила мертвенная бледность. Его скрутило так, что он даже не дышал, а только изредка подрагивал всем телом. Я прервал воздействие. Он тут же дернулся, распрямился, судорожно выдохнул застрявший в горле крик. Помедлив, я вернул в распоряжение его воли голосовые связки.

– На что это было похоже? – полюбопытствовал я.

– Не надо…больше… – толстяк захлебывался в словах, – я все…скажу…

– Знаешь кто я?

– Да…совещание б…, – его стошнило, – кхм, откуда я, м… – неуклюже вытер губы рукавом, – там… про тебя… говорят… а я всего лишь…бухгалтер!.. Ничего не знаю! Тебе нужны… Они!

Так вот почему он ближе всех сидел к выходу. Хотя альбинос утверждал, что каждый сидящий там знает обо мне достаточно…

– Но, тем не менее, твое присутствие они сочли необходимым, – резонно заметил я, – выходит, сейчас, в том зале, обсуждают… Меня?

– Я просто считаю цифры! – жалобно взвизгнул толстяк.

– Будь тише! – шикнул я. – Значит, подсчитываешь затраты, распределяешь деньги, так? На что? Что конкретно вы там обсуждаете?

– Деньги, затраченные на производство, – громко зашептал он, – заказ сырья, аренда технического оборудования, контроль доставок…

– Получается, уже больше, чем бухгалтер, – нетерпеливо кивнул я, – и что за сырье? Для чего оно вам?

Тяжело дыша, он склонил голову и покосился на свои подвернутые ноги.

– Это временно, – правильно истолковав жест, заверил его я.

– Галлоны с аммонием, сильвинит, ртуть азотнокислая… слитки хрома… латекс, карбид вольфрама, – всхлипнув, начал сбивчиво перечислять он, – много всего… Все это необходимо для синтеза какого-то вещества. Кажется… я слышал, как его назвали…сейчас, – он ущипнул себя за лоб, – интропозидиум… да!

– И для чего вам это вещество? – осевшим голосом спросил я. – Вы уже испытывали его?

– Я не знаю, – горько произнес толстяк, – но впервые его экспериментально синтезировали около двух недель назад и только вот, буквально вчера, неожиданно отдали приказ о массовой закупке требуемых для его производства элементов. Говорят, он весьма прост в изготовлении…

– И что после того, как вы синтезируете его в достаточном количестве? Что потом?!

Бухгалтер умоляюще покачал головой.

– Латекс, говорят, способен адсорбировать взвесь с интропозидиумом…и-и…мы также арендовали ателье… – он сделал паузу, его взгляд потупился.

– Костюмы, да? – выпалил я куда-то в пустоту. В спину мне будто подуло сквозняком. Всё, как и говорил альбинос. Волочащейся походкой я приблизился к раковине и оперся на нее руками. Толстяк замер, опасаясь издать малейший звук, будто решил почтить это дурное известие минуткой молчания.

– И что же, выходит, – обратился я к сливному отверстию раковины, – я выдернул тебя с консилиума, где прямо в эту секунду разрабатывается стратегия моего захвата, так?

Его подбородок, весь в рвоте, затрясся.

– Ты не представляешь, каких усилий мне сейчас стоит отказаться от идеи, – растягивая слова, промолвил я, – разорвать сердечные мышцы всех членов заседания одновременно. Быть может, тогда вы оставите мысль обо мне?

И хоть мой голос был тихим, он поежился от этих слов, как от очень громкого крика.

– Прошу, не говори так, – залебезил толстяк, – это не моя инициатива. Только горстка заведует этим. Это они продвигают весь проект.

– И кто из них расскажет, зачем я вам?..