Ступени, ведущие в бездну - [4]

– Как ты сказал – любовь? – Он был поражен.

– Я говорю теоретически. Я не люблю Лили Бейтс.

– Было бы очень странно, если бы ты любил ее.

Они все кружатся под сверкающими люстрами. Он неплохо танцует, этот ее партнер. По крайней мере, не занят постоянно наблюдением за собственными ногами; напротив, его глаза неотрывно смотрят на ее лицо; а оно поднято к его лицу и следует за поворотом плеч, когда он плавно кружит ее по паркету.

«Дорогой Уилл, надеюсь, у тебя все хорошо».

– Почему? – спросил я у монстролога. – И какое вам до этого дело?

Темные глаза сверкнули:

– Пока за тебя отвечаю я, это именно мое дело. Уж поверь мне. В конце этого конкретного тоннеля света для тебя нет, Уилл Генри.

Я долго смотрел на него в ответ, потом фыркнул, и ледяной край бокала обжег мне нижнюю губу.

– Разве не вы учили меня извлекать уроки из поражений?

Он напрягся и ответил:

– Я не терпел поражений в любви. Это любовь потерпела поражение со мной.

«Какая чушь!» – подумал я. Типичная уортроповская белиберда, выдающая себя за глубокомыслие. Временами мне так хотелось врезать ему, что просто не было сил. Я поставил стакан, поправил галстук и провел ладонью по своим тщательно набриолиненным волосам, пока тот, кто танцевал гораздо лучше меня, кружил ее по залу: черный смокинг, фиолетовое платье. Убогая музыка гремела, скучные люди принужденно смеялись, капли крови убитых животных пятнали белоснежные просторы скатертей.

– Куда ты? – спросил он.

– Никуда, – сказал я и устремился в просвет между танцующими; меня тут же подхватило и понесло, как щепку в водовороте, но я, выбравшись, хлопнул его по широкому плечу, а Уортроп на том конце зала снова проверил часы. Ее партнер обернулся и раздвинул узкие губы, обнажив желтые крючковатые клыки.

– Твой танец следующий, парень, – сказал он с настоящим английским акцентом. Лили ничего не сказала, но ее поразительные голубые глаза сверкнули.

«Дорогой Уилл, прости, что не пишу тебе чаще».

– Хватит тебе ее тискать, – сказал я. И прямо обратился к ней: – Здравствуй, Лили. Как насчет подарить один танец старому другу?

– Разве не видишь, ей нравится танцевать с тем, кто знает в этом толк. Иди лучше, открой еще одну устрицу, а танцы предоставь настоящим джентльменам.

– Вот именно. – Я улыбнулся. И тут же вдавил локоть правой руки в его адамово яблоко. Он согнулся, хватаясь руками за горло. Я завершил дело коротким ударом в висок. Если ударить туда как следует, можно и убить. Он рухнул к моим ногам. Возможно, мертвый; мне было все равно. Я схватил Лили за руку, а вокруг нас уже бешено взлетали и опускались кулаки.

– Сюда! – шепнул я ей в ухо. И потащил за собой к буфету, где уже топал ногами разгневанный и раздосадованный Уортроп. До десяти сорока пяти оставалось еще несколько минут; он снова проиграл. Через комнату пролетел стул; мужской голос взревел, перекрывая грохот:

– Господь всемогущий, я думал, ты его сломаешь! – Музыка распалась на нестройные аккорды, как разбитая ваза на куски; мы выскочили через боковую дверь в проулок, где в металлической бочке горел огонь: золотое пламя, черный дым и запах лаванды от ее ладони, когда она ударила меня по щеке.

– Идиот.

– Я спас тебя, – возразил я, пуская в ход свою самую небрежную улыбку.

– От чего?

– От посредственности.

– Сэмюэль очень хорошо танцует.

– Сэмюэль? Имя, и то банальное.

– Да уж, куда там до экзотического Уильяма.

Щеки ее горели, грудь бурно поднималась и опускалась. Она попробовала оттолкнуть меня и пройти; я ей не позволил.

– Куда ты? – спросил я. – Входить туда теперь полное безумие. Там если не подносом зашибут, так полиция загребет, она уже скоро будет. Тебе что, хочется в тюрьму? Давай лучше покатаемся.

Я взял ее за локоть, она легко вывернулась. Моя ошибка – надо было держать правой.

– Зачем ты его ударил?

– Чтобы защитить твою честь.

– Чью-чью?

– Ну, хорошо, свою. Но он должен был уступить. Порядочные люди так не делают.

Она все же рассмеялась; ее смех звенел, как дождь из монет, льющийся на серебряный поднос – это в ней, по крайней мере, не изменилось.

Я подталкивал ее к выходу из проулка. Днем мостовую намочил дождь, а ночью подморозило. У нее были голые руки, так что я стянул с себя пиджак и накинул ей на плечи.

– Ты то скотина, то джентльмен, – сказала она.

– Я человек, эволюционирующий в микрокосмос.

Подозвав такси, я дал шоферу адрес и скользнул на сиденье рядом с ней. «Черный пиджак хорош на фиолетовом фоне», – подумалось мне. Ее лицо то пропадало в тени, то вспыхивало, когда мы проезжали мимо фонарей.

– Это что, похищение? – спросила она громко.

– Спасение, – напомнил я. – Из когтей посредственности.

– Снова это слово. – Она нервно разгладила складки своего платья.

– Слишком красивое для такого ужаса. Долой посредственность! Кто такой Сэмюэль?

– Хочешь сказать, что ты его не знаешь?

– Ты же нас не представила.

– Он помощник доктора Уокера.

– Сэра Хайрама? Подумать только. Хотя, впрочем, вполне возможно. Подобное с подобным, так, кажется, говорят.

– По-моему, говорят как раз иначе.

Я отмахнулся. Жест был заимствован у монстролога, но презрение я в него вложил целиком мое собственное.