Ступени к божественному - [27]

—Поразительно, — сказал я, — но Вы закрыли в себе негативную карму рода.

Я беру ручку и начинаю рисовать информационные поля.

—В 1987 году у Вас пошли большие внутренние изменения и последующие 4 года, до 1991-го, Вы прошли правильно все испытания.

Он смотрит на меня и улыбается:

—В 1987 году я сказал себе: «Я больше никогда не буду жестко или категорично говорить о ком-то или осуж дать кого-то». А потом было много тяжелых ситуаций. Я как-то мягко их все проходил.

Я вспоминал этот разговор, стоя у него на кухне берлинской квартиры после приема пациентов. На кухне был полумрак. Я смотрел сквозь большое квадратное окно на затухающие, заснеженные огни вечернего Берлина. Мой приятель в это время возился у плиты. — Людям помог восстановить здоровье, теперь нужно позаботиться о себе. Предлагаю по бокалу сухого красного вина. — Прекрасная мысль, — поддержал я его. Мы разлили вино в бокалы и выпили. Пока он жарил мясо, я стоял у окна с бокалом вина и смотрел на вечерний Берлин.

В памяти всплыл еще один разговор. Он был в Израиле.

Ситуация была следующая. Знакомый начал кашлять кровью. Пришел к врачам, и те обнаружили достаточно большую раковую опухоль в легких. Операцию назначили через две недели.

—Что Вы чувствовали? — спрашивал я своего знакомого.

Он задумался и ответил: — В первую очередь я перестал бояться и сказал врачам: «Если надо резать — режьте». Но они только руками разводили. — Я попробовал читать Ваши книги, — откровенно рассказывал он, — но они у меня не пошли. Не могу читать и все. Тогда жена говорит: «Смотри видеокассеты».

А кассеты вроде бы ничего, и я дней 5 сидел и постоянно их смотрел, отключившись от всего и забыв про все, через несколько дней пришел на операцию. Врачи подготовили к операции, сделали контрольный снимок, потом щупают меня, осматривают и говорят, что опухоли нет.

— Мы ничего не понимаем, — сказали они, — приходи через неделю, еще раз посмотрим.

Пришел через неделю, легкие совершенно чистые. Так вот, главное, что со мной произошло после просмотра кассет: я стал гораздо легче смотреть на все, что со мной произошло и происходит.

Я продолжаю смотреть в окно, стоя с бокалом вина в руках. В этот момент рядом возникает приятель.

—Какой будет тост? — спрашивает он.

Я задумываюсь, пытаясь оформить в мысль охватившее меня чувство. Он внимательно смотрит на меня. — Ты все еще там, — он показывает пальцем на верх. — Давай поговорим о земном. — А хочешь о возвышенном, пожалуйста. Выпьем за то, чтобы доверие к человеку не превращалось в веру в него.

Мы выпиваем.

—Гениально, — говорю я, — то, во что мы верим, непогрешимо. Проверять и контролировать то, во что веришь, нельзя. Мы молились на человека, мы верили в партию, правительство. Они должны были привести нас к коммунизму. Поэтому изначально руководство страны было бесконтрольным, можно было убивать миллионы людей, разорять страну до полунищеты и не отвечать за последствия. Тот, в кого ты веришь, ошибаться не может. Если мы не верим в Бога, то мы начинаем верить в человека, потому что по природе своей мы должны во что-то верить, к чему-то идти. И чем больше мы верим во что-то человеческое, тем больше от него зависим и тем катастрофичнее последствия. Эта вера в человека сидит в наших душах и по сей день. И пока мы хотим в кого-то верить и от кого-то зависеть, наше человеческое должно быть постоянно унижено. И не появятся законы, позволяющие нам сохранить свое достоинство, свое имущество, свое человеческое счастье.

У меня есть еще один тост, — говорит мой собеседник, — давай выпьем за то, чтобы мы ни к чему серьезно в этой жизни не относились, чтобы мы все воспринимали с долей юмора. — Согласен, — говорю я, — серьезно нужно только к Богу относиться.

У меня в памяти всплыл телефонный разговор с моей знакомой. Она неоднократно ходила на мои выступления и читала все мои книги и, однако, постоянно переживала по поводу неудач в бизнесе. Она заболела, ей поставили диагноз «рак», и она, запершись в квартире, смотрела кассеты и читала книги, через некоторое время диагноз сняли. — Я сказала врачам, что я человек добродушный, а у добродушного человека рака быть не может. Врачи только улыбались. Но были очень удивлены, когда действительно диагноз пришлось снять. — У Вас не хватало добродушия к себе и к своей судьбе, но сейчас все намного лучше, — сказал я.

Самое главное было потом. Она мне звонила несколько раз в течение полугода. Это был голос совершенно другого человека. Никакого уныния, сожаления, недовольства. Она сумела высвободиться из плена человеческих забот и просто поддерживала в душе ощущение любви и радости.

Я уже летел назад из Берлина в Петербург и вспомнил историю, которая разворачивалась у моей знакомой в Нью-Йорке. Каждый раз, когда я прилетал в Америку, она просила посмотреть поле ее дочери. И каждый раз я видел в поле возможную смерть. — Я ничего не понимаю, — встревоженно говорила мать, — ведь я же постоянно молюсь и работаю над co6oй — Не знаю, — говорил я, — внутренних изменений почему-то не происходит. Девочка слишком серьезно воспринимает все то, что происходит. Она совершенно не может принять неудачу, обиду, унижение. — Но это же Америка, — осторожно поправляет меня мать. — Если она будет ко всему наплевательски относиться, она в жизни ничего не добьется. — К миру можно серьезно относиться снаружи, но нельзя серьезно относиться внутри. Если точка опоры и цель не Божественная наша сущность, а человеческая, то мы от всего человеческого начинаем зависеть и серьезно его воспринимать. Пусть девочка почаще молится и постоянно повторяет себе, что высшее счастье и смысл жизни — накопление Божественного. А все человеческое здесь служит только средством. Начать нужно с отстранения от самого дорогого и близкого. Нужно повторять: «Любовь к другому человеку, любое человеческое счастье для меня есть средство для накопления Божественного». Я прилетел в Нью-Йорк в очередной раз и, когда начал разговаривать с матерью и посмотрел поле девочки, был приятно удивлен. — Поздравляю, — сказал я, — поле у дочери не только очистилось, но начинает понемногу светиться. — Ты знаешь, я недавно спросила ее, как она относится к проблемам и неприятностям в школе? — Я совершенно по-другому стала смотреть на них, — ответила дочь. — У меня появилось ощущение, что я как бы парю над ними.