Ступай и не греши - [12]

Ворохи желтых листьев вихрились в воздухе, все вокруг было так красиво и замечательно, так легко ей дышалось, когда, опустив вуаль со шляпы, Ольга Палем — барыней! — катила по Ланжероновской, а потом рысак вынес ее прямо на Дворянскую и замер на углу Херсонской — возле здания Новороссийского (иначе Одесского) университета.

Ольга велела кучеру обождать, но из коляски богатого «штейгера» не вышла и осталась сидеть, широко раскинув руки по краям дивана. Желтые листья кружились долго…

— Чего ждем-то? — спросил Илья, просморкавшись.

— Судьбы.

— А-а-а… эта штука пользительная. Особливо ежели кому повезет. Я судьбу знаю. Такая стерва — не приведи бог!

— Ах, Илья, Илья, — рассмеялась Ольга Палем, наслаждаясь ожиданием. — Видел ли ты хоть разочек в жизни счастливого человека?

Илья радостно хохотнул ей в ответ:

— Да я тока вчерась был им! Опосля свары с женкою она мне сразу два шкалика на стол выкатила и говорит: «Чтоб ты треснул, зараза худая, и когдась ты лопнешь?» Ну я, вестимо дело, чекалдыкнул и такой стал счастливый. Даже запел.

— Вот и мне, Илья, сегодня хочется петь…

Она дождалась. Закончились лекции в университете, студенты веселой и суматошной гурьбой выбегали на улицу, улавливая падавшие с дерев осенние листья. Наконец показался и Довнар, горячо жестикулирующий, что-то доказывая своим коллегам.

Вдруг увидел ее. Сам остановился, и остановились все.

Ольга Палем рукою в серебристой перчатке поманила его к себе — жестом, почти царственным, словно Клеопатра, подзывающая своего Антония.

Довнар подбежал, почти ошеломленный:

— Вы?

— Нет, это не я, — отвечала она, приподняв вуаль.

— Но чья же эта роскошная коляска, чей это рысак?

— Мои…

Их обтекала толпа студентов, слышались возгласы:

— Во, Сашка… везет же дуракам!

— Оторвал от лаптей хромовые стельки.

— Да, братцы, это вам не Танька с толкучки.

— Такая одну ночь подержит, а утром выкинет.

— Садитесь рядом, — сказала Ольга Палем растерянному Довнару. — Мой Илья хотел бы знать, куда вам надо?

— Вообще-то… домой. Мамочка ждет к обеду.

— Какое приятное совпадение! — поиграла глазами Ольга Палем. — Я тоже еду домой, только у меня нет мамочки и обедов я не готовлю, ибо хозяйка я никудышная…

Далее события развивались стремительно. Не было, пожалуй, такого вечера, чтобы Довнар не засиживался у нее до полуночи, и она почти силком выпроваживала его к мамочке, снова слушая его очаровательный свист. Правда, Довнар иногда словно невзначай пытался обнять ее талию, хотел бы и поцеловать, но Ольга Палем с хохотом, а иногда даже с явным раздражением выкручивалась на его объятий:

— В чем дело? Пока лишь жесты. А где слова?

— Какие? — притворно недоумевал Довнар.

— Можно бы и самому догадаться… о словах!

Но с объяснением Довнар не спешил, очевидно, заранее наученный матерью помалкивать, ибо Александра Михайловна не искала для сына любимую женщину, а желала для него лишь покорную наложницу, которая обойдется и так — без порхания амуров над внебрачною постелью.

Впрочем, молодые люди скоро перешли на «ты», оба они чувствовали, что один в другом стали нуждаться. Вскоре мадам Довнар, которая имела служанку Дашу Шкваркину, служившую за 15 рублей в месяц, уступила ее Ольге Палем, которая стала платить на пятерку больше. Это заставило студента Довнара подвести в уме нехитрую калькуляцию:

— Слушай, откуда у тебя лишние деньги?

Ольга Палем не стала выкручиваться, не стала придумывать, она просто и честно созналась, что у нее своих денег нет и не будет, все деньги поступают к ней из кассы Кандинского.

Довнар пересел к ней поближе, ощутив тепло ее тела:

— Значит, это правда, что говорят о тебе люди?

— Да, — не стала она кривить душою.

Довнар призадумался. Она, как женщина, ожидала от него вспышки безумной ревности, заранее согласная вынести удары пощечин, но — вместо этого — получила деловой ответ:

— Это хорошо. Даже очень хорошо, что старик тебя не забывает. Ты оставайся с ним поласковее. Чем черт не шутит, но, может, еще понадобятся услуги гобсека — Кандинского.

— Кому? — душевно напряглась Ольга Палем, в этот момент даже оскорбленная его расчетливым спокойствием.

— Нам, — внятно ответил Довнар…

Это «нам» внутренне потрясло Ольгу Палем: он, который не желает сознаться в своей любви (а ведь любит, любит, любит!), он уже разделил с нею деньги, как делят торговцы выручку на базаре. За окном сыпал мягкий снежок, но в этот миг он словно почернел в ее глазах. Женщина без нужды передвинула горшок с геранью на подоконнике, потом долго барабанила пальцами по оконному стеклу, раздумывая, и воробей, сидевший на ветке дерева, подпрыгивал, готовый улететь подальше…

Наблюдая за этим воробышком, Ольга Палем вдруг болезненно ощутила, что ее чувство, как никогда, именно теперь нуждается в ответном отклике. Да, пришло время, чтобы спросить:

— Я жду… любишь или не любишь? Не лучше ли уж сразу сказать мне «да», чтобы не изнурять меня в ожидании.

Довнар с деланным величием раскурил папиросу «Элегант», долго не знал, куда бросить обгорелую спичку, и наконец он воткнул ее в горшок с цветами герани.

— Ну, знаешь ли, — стал говорить он, отводя глаза в сторону, — я не привык расточать высокопарные слова, которыми пестрят страницы бульварных романов. В конце-то концов, — убежденно произнес Довнар, — между разнополыми особями существуют именно те отношения, которые и вызывают к жизни именно такие слова, которые ты ожидаешь слышать…