Студия сна, или Стихи по-японски - [16]
И совсем не случайно столь отчаянно понравился этот портрет Антону Львовичу. Когда-то он уже имел дело с русалкой, если под этим можно было понимать ту сладкую сердечную судорогу, от которой мгновенно все размылось и поплыло в глазах: черная гладь ночного подмосковного озера, нагая купальщица, оставлявшая после себя мазок лунного света, стелющийся по воде длинным чудесным хвостом.
Для созерцания портрета он приобрел даже военную подзорную трубу на треноге и, располагаясь напротив картины на плюшевом пуфике, часами изучал ее. Глаз преодолевал холодные внутренности трубы и оказывался не снаружи, но как бы внутри портрета, с поразительной четкостью чувствуя при этом и морские брызги, и пощелкивание чешуек хвоста, и запах его – запретно-соленый, запретно-сладкий настолько, что хотелось вслед за глазом вставить в трубу язык и вылизать весь этот дурманящий аромат.
Следующее удовольствие было вуайеристическим. Линза, в которую он смотрел, а вернее, подсматривал, была замочной скважиной, была дырочкой в стене, была щелочкой между двух неплотно задернутых штор, иными словами, лакомством для пытливого соглядатая, разом вдруг понявшего, что стоит-таки отвлечься от сиюминутной суматохи, чтобы изучить спрятанную иную реальность. Он видел Лидию Павловну; видел, как тело ее, сверху начавшись довольно обыденно, а именно с головы-шеи, с плечей, рук и подмышек, вдруг объединялось единым пространством груди и живота, а далее не раздваивалось, как прежде, на две ноги с еще одной ворсистой подмышкой, а стекало вниз единой каплей, вдруг принявшей форму упругого, мощного рыбьего хвоста.
Возбуждало-щекотало нервы и горячило щеки представление, что вот именно такой и была-есть-будет настоящая, подлинная Лидия Павловна, безо всяких потных выделений, безо всяких гулких, натужных звуков, которые всегда раздавались из туалета, когда она запиралась там с женским журнальчиком, безо всяких волосатых дырок, откуда, словно вредоносные шпионы, словно лазутчики и диверсанты, в один ужасный день выползла эта парочка двойников, настолько одинаковых, что порой казалось, что выполз, собственно, только один, но с большим зеркалом перед собой, где под слоем амальгамы обитало еще и отражение, скользкое, гладкое и гадкое.
Боязливо и аккуратно, будто для пробы, он вообразил вдруг, что именно такой и была всамделишная Лидия Павловна, и потихоньку, сам не замечая того, стал в это верить, с грубой повелительностью зовя к себе мальчиков и рассказывая им, как задолго до них здесь, в этой просторной квартире, жила волшебная женщина-рыба, нетронутое и целомудренное чудо природы. Она жила в огромном аквариуме на малахитовой подставке, среди водорослей и красивых подводных камней, она блаженно потягивалась, причмокивала губами, когда хотела получить корм, и медленными глазами следила, как из специальной сеточки-кормушки в прозрачно-зеленоватом пространстве реет вишневая бахрома мотыля. И лишь только тогда, когда ей хотелось усладить себя звуками мандолины, она выбиралась на сушу.
И все меньше он скучал по настоящей Лидии Павловне и все больше – по этой женщине-рыбе. Он заказал Бруксу еще одну картину, но, стесняясь своей сентиментальной откровенности, не объяснил требуемого содержания, а, скорее, намекнул на него. Может быть, из-за этого, а может, из-за злобного хулиганского ухарства Брукса все получилось не так, как виделось Антону Львовичу.
В назначенный день картина была готова и называлась «Скорбь № 2», а не так, как просил Побережский – «Венчание волшебной женщины-рыбы». Там было изображено что-то странное и до болезненных спазмов неприятное Побережскому. Да, русалка осталась, но спереди, на вытянутую ладонь ниже пупка, прямо сквозь чешую хвоста перламутревела теперь зияющая круглая раковина, куда вплывала стайка мальков. Рядом в костюме жениха был представлен тучный водолаз с застекленным лицом, но и сквозь маску была хорошо заметна сладострастная улыбка и скабрезное обожание во взгляде, которым он изучал гладкую и розовую, будто десны, внутреннюю поверхность срамной раковины.
Он свел дружбу с профессором-ихтиологом и по секрету рассказал ему, что в свое время был женат на русалке, которая однажды, когда они были с ней на морском курорте, уплыла куда-то, и спрашивал его, мирного и сонного человека, обычно со спокойной снисходительностью относящегося к сумасшедшим, где, собственно, обитают эти чудесные человекоподобные рыбы или рыбоподобные люди. Устав от бесполезных увещеваний, ихтиолог стал сторониться Антона Львовича, после чего тот уверовал еще больше, что Лидия Павловна была настоящей прекрасной русалкой.
Глава X
Кто-то из бескорыстных попечителей Антона Львовича всячески пытался отвлечь его от этих странных и витиеватых представлений. Было испробовано многое: горькая слабительная соль, сладкие успокоительные облатки, втирание уксуса в лоб и виски, прикладывание ротастых пиявок, но все эти средства были столь же бесполезными, сколь и безучастие Побережского, который не морщился даже от липких пиявочных поцелуев.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Детство — самое удивительное и яркое время. Время бесстрашных поступков. Время веселых друзей и увлекательных игр. У каждого это время свое, но у всех оно одинаково прекрасно.
Это седьмой номер журнала. Он содержит много новых произведений автора. Журнал «Испытание рассказом», где испытанию подвергаются и автор и читатель.