Струна истории - [9]

Так что, я думаю, что если кто-нибудь из вас захочет выступить вот здесь после лекции с возражением на то, о чем мы беседуем, — то я останусь после лекции и буду отстаивать свои взгляды до тех пор, пока вы меня не переубедите. В противном случае — если кому-нибудь удастся меня переубедить — то я соглашусь с ним.

Я считаю, что это единственно научный подход. Правда, разница между моими оппонентами и мной заключается не только в том, что я базируюсь на большом количестве фактического материала, нежели они…

Но это другой, очень важный тезис, потому что существует еще одно направление «научной» мысли (я «научной» беру в кавычки), которое для вас — моих студентов, ежели вы на него встанете, будет убедительно. Это мнение, которое распространено в большинстве гуманитарных наук — что нужно изучать как можно больше материала, а там… «вывод придет сам». Крайне соблазнительная концепция? Нет, хуже, хуже. Вот так учат на восточном факультете (Ленинградского гос. университета. — Ред.). И так пытаются учить на историческом. Дело в том, что на историческом факультете не получается. И так пытаются учить весь мир. То есть в программу входят четыре языка и английский. Но каждый язык требует изучения грамматики, синтаксиса, фонетики, очень много чего. То есть за четыре года, в течение которых их учат, — студентам не дают возможности по-настоящему читать тексты. Если же они научаются их читать и находить в словаре слова и иероглифы, то они, в общем, теряют смысл, потому что каждое историческое сочинение написано по какому-то поводу, в какой-то определенной обстановке.

То есть, читая определенное сочинение, надо знать:

и историю его создания;

и время, когда оно появилось;

и по поводу чего оно написано.

Но этого некогда выучить, потому что это уже история, на которую просто времени не остается.

А поэтому поводу опять приведу разговор с одним крупным ученым восточного факультета (ныне находящимся на пенсии, к счастью), который мне сказал, что он составил программу с тем, чтобы дать немного тибетского, немного китайского (для монголистов), немного английского. Всё они должны знать немного, — они же ведь сталкиваются с этими народами, хоть немного они должны знать.

На что я ему сказал: «Да, но тогда надо было дать немного ботаники — ведь они же там по травке ходят, немного геологии — они же по земле ходят (Л. Н. Гумилев смеется. — Ред.), немного экономики — они же там торгуют на базарах».

Он страшно обиделся, и на этом наши дружеские отношения кончились.

Так вот, если дать материала очень много, но не организованно, то это кажущаяся эрудиция. Во-первых, отбивает у студента охоту к изучению; а во-вторых, даже если студент очень старательный, лишает возможности изучить предмет.

Сегодня я говорю довольно много о методике изучения, потому что эта лекция вступительная и потому что надо знать, как мы подойдем к предмету.

Я предполагаю, что студент — существо в достаточной мере ленивое и занятое. И эти качества надо учитывать. Причем, в некоторых случаях, лень является спасительной: она избавляет от того, чтобы выучить всё, что заставляют, в том числе и ненужное. Поэтому я постараюсь организовать наши дальнейшие чтения так, чтобы давать ответы на поставленные вопросы по определенной схеме. А не для того, чтобы сообщить огромное количество сведений, которые сам студент должен организовывать по своему усмотрению. Нет у него усмотрения и не может быть. Если его нет у ученых, докторов наук, то тем паче мы его не имеем права требовать со студентов. Понятно?

Поэтому я опять повторяю тему всего курса, который я буду читать весь этот семестр: Каким образом человек распространился по всей земле и не истребил всю природу…

Что, перерыв сделать? Давайте отдохнем.

(Перерыв.)

Итак, существует мнение, что этносы связаны с теми или иными социальными явлениями, которое мы пока, временно, считаем гипотезой недоказанной. И будем к этому возвращаться по ходу дела неоднократно и разнообразно. Дело в том, что, тем не менее, явления для постановки наших социальных проблем мы обязаны изучать, потому что, изучая наш предмет, мы только их и видим, но это не значит, что они исчерпывают проблему.

Поясню свою мысль, она довольно простая. Во всяком случае, мне она казалась совершенно простой, пока я не столкнулся со своими оппонентами. Вот, существует у нас здесь электрическое освещение, все в нем, казалось бы, социально-техническое: и проводку сделали на каком-то заводе, и монтер — член профсоюза, ее провел, и обслуживает она нас, работников университета и, в общем, как будто всё здесь социально. Но, понимаете, никакого бы освещения не было, если бы не имело места физическое явление — ток, и не раскалялась бы нить. Электричество же мы никоим образом не можем отнести к явлениям социальным. Это есть сочетание природного явления и той социальной формы, того условия жизни, при котором мы это природное явление можем констатировать и зафиксировать.

Так же и с этносом — мы видим его непосредственно, ощущаем этнос. Мы видим и ощущаем разницу между немцами и поляками так же, как мы ощущаем разницу между светом и тьмой, холодом и теплом. А формулировать это оказывается гораздо труднее. Так же, как в случае физических явлений, оказывается нужна была, — и термодинамика, и оптика — для того, чтобы объяснить световые явления. И самое главное — теория нужна была для того, чтобы получить практический результат.