Струна истории - [72]

В первых двух случаях мы видим поток — в арабском случае; во франкском случае в Западной Европе — тоже поток, хотя и не такой прямой, не такой целенаправленный, немножко размытый. А здесь (Л. Н. Гумилев показывает на карте территорию Римской империи. — Прим. Ред.) всё полезло в разные стороны, а результат был тот же. Вероятно, — в движении сила. В то время сила была — у христиан. Потому что по закону о том, что тайные общества запрещались (Траян издал такой закон), все общества запрещались — и тайные, и явные,[264] — вообще нельзя было ходить никуда, даже общество сапожников было запрещено, — христиане рассматривались как общественная угроза. Почему? Потому что они по вечерам собирались, что-то такое делали, говорили, потом ели своего Бога и потом расходились. И никого на свои соборы, собрания не пускали. А там было приказано их арестовать, потому что в тогдашней Римской империи желающих доносить на своих близких было более чем достаточно. Пошел такой донос на всех римских граждан и провинциалов, что Траян испуганно запретил принимать доносы на христиан.

«Да, конечно, — сказал он, — надо казнить, но только по их личному заявлению. Вот приходит человек и заявляет, что он христианин, — тогда его можно казнить и… А если он не говорит, а на него пишут, — выкидывайте все доносы!»

И что вы думаете? Оказалось огромное количество людей, объявлявших себя христианами и принимавших казнь. Потом даже этот закон перестали соблюдать преемники Траяна, потому что пришлось бы казнить слишком много весьма толковых людей — христиан и близких к ним. Христиане — это общее название, не только церковные христиане, но и гностики и манихеи (хотя об них особый разговор), все они подпадали под этот закон. Они сначала объявляли себя. Их уговаривали: «Да ладно тебе. Ты иди, подумай, может, завтра придешь, я тогда запишу, а сейчас меня вообще нет. У меня рабочий день кончился». — «Нет, запиши меня. На казнь не успею!» — «Ну, на следующую успеешь. Какая тебе разница?» Вот такой разговор.

А они: «Нет!»

Потому что, в силу своей пассионарной одержимости, они так поверили в смерть и в загробную жизнь, что они считали, что для того, чтобы спастись, требуется смерть. И они требовали смерти.

А менее пассионарные — они служили. Служили в войсках, служили в администрации, служили в правительственных органах, торговали, возделывали землю, и поскольку они не допускали разврата и соблюдали строгую моногамию, то они быстро размножались. Женщина-христианка рожала мужу-христианину каждый год по ребенку, потому что считалось, что убивать плод в чреве — это грешно, это убийство.

А в это время язычники развлекались так, как принято развлекаться в больших городах всего мира, естественно, — стриптиз. И детей они почти не имели. То есть к III в. количество христиан было уже велико, но принципиальность свою они сохраняли.

Вот когда в Галлии было восстание багаудов,[265] то надо было послать хорошие войска на подавление. Восстание было не христианское по существу, но какая-то часть этих багаудов и их вождей были христианами. А может быть, и не были, но про них слух прошел, что они христиане (считалось, что багауды — христиане), которые убивали своих помещиков-латифундиалов, бывших язычниками, что они действительно и делали…

Против них направили для подавления один из самых лучших и дисциплинированных легионов Империи — десятый Фиванский легион. Те приехали в Галлию и вдруг узнают, что их посылают против единоверцев. Они отказались. Восстания в римской армии в то время были постоянно, легионы восставали запросто, а в легионе сорок тысяч человек вместе с обслугой (десять тысяч бойцов и там обслуга, вспомогательная часть … в общем, сорок тысяч человек) отказались подчиниться начальству. И они знали, что им за это полагается казнь через десятого — децимация. Но вместо того, чтобы поднять восстание, они положили копья свои и мечи и сказали: «Воевать не будем!»

Ну, — что ж? Через десятого, выйди, выйди, выйди! Отрубают головы.

— Пойдете воевать?

— Не пойдем.

Еще раз, — через десятого… и еще раз! Весь легион без сопротивления дал себя перебить. Они сохранили воинскую присягу и свою дисциплину. Они дали слово — подчиняться, они подчинялись, но не против своей совести. Совесть была для них выше долга.[266] Праздник есть такой Сорок тысяч мучеников — это как раз в память о десятом Фиванском легионе.

Вы понимаете, какой такой был страшный подъём (пассионарности. — Ред.), и он сломал систему Римской империи. Это очень интересная вещь.

Можно ли сказать, что это был социальный протест? Отчасти да. Но почему этот социальный протест проявился только в Восточной части Римской империи, где порядки были совершенно одинаковые с Западом? Он был в Малой Азии, в Египте, в Сирии, в Палестине, гораздо слабее в Греции, очень слабо, и совершенно не чувствовался ни в Италии, ни в Испании, ни в Галлии. А порядки были одни и те же, и люди были одни и те же.

Кончилось дело тем, что во время очередной междоусобицы, после отречения Диоклетиана,[267] его преемники — Константин и Максенций — схватились между собой. И