Строптивые фавориты - [15]

В 1574 году Франсуа унаследовал от умершего брата титул герцога Анжуйского и попытался возглавить во Фландрии борьбу против испанского владычества. На короткое время у Англии и Франции возник общий интерес. Обоим королевствам было выгодно изгнание испанцев, но они не горели желанием видеть независимые Нидерланды. Елизавету раздражало, что протестанты-голландцы стремились заполучить защитника в ее лице, она же смотрела на них как на бедных родственников. С 1578 года королева активизировала свои контакты с герцогом Алансонским, его пылкие письма настолько покорили ее, что она однажды написала ему:

«Со своей стороны я признаюсь, что не существует иного принца в мире, каковому я бы с большим расположением, нежели вам, отдалась, чтобы стать его, или каковому я чувствовала бы себя более благодарной, или же с каковым я бы провела годы моей жизни».

Катарина Медичи поняла, что надо ковать железо, пока горячо, и сделала очень ловкий шаг: она послала в Лондон доверенное лицо своего сына. Известно, что королева вовсю эксплуатировала мужскую слабость к женскому полу, содержа при себе целый «летучий отряд» красавиц, готовых по ее приказу обольстить любого. На сей раз надо было найти кавалера, способного покорить капризную и своевольную Елизавету. Катарина остановила свой выбор на друге и гардеробмейстере герцога Алансонского, Жане де Симье. Это был записной донжуан, по воспоминаниям историка Уильяма Кэмдена «опытнейший в любовных играх, приятной лести и придворном флирте». Вместе с тем де Симье отнюдь не был склонен ограничиваться безобидными шутками: за ним стояла кровавая история убийства его жены и брата, заподозренных в прелюбодейной связи. Впрочем, во Франции того времени подобный поступок вызывал всеобщее понимание и даже похвалу человеку, защитившему свою честь.

Симье прибыл в Лондон в начале 1579 года, поселился в резиденции французского посла и принялся за работу с полным осознанием значимости вверенного ему поручения. Ситуация со сватовством кардинальным образом изменилась: Елизавета привыкла к долгим переговорам через послов, которым она без стеснения дерзила, тут же у ее ног стоял на коленях живой воздыхатель, покоренный ее умом и красотой. Сорокашестилетняя Елизавета помолодела вдвое. Она стала вести себя совершенно безрассудно, французский посол сообщал, что королева приняла его в утреннем платье с декольте «до пупка». Де Симье, которого Елизавета ласково называла «Обезьянкой» (к сожалению, не сохранилось никаких сведений о его внешности), настолько заворожил ее, что двор не на шутку встревожился. Особенно переполошился граф Лестер, ибо королева поддалась чарам не самого принца, но всего-навсего его гардеробмейстера. Он спешно держал совет с Хэттоном относительно нейтрализации пронырливого француза, и вскоре на де Симье было совершено покушение. Это привело в ужас королеву, которая для обеспечения безопасности приказала поселить Обезьянку в Гринвичском дворце рядом с ее покоями.

Де Симье, который к тому времени прекрасно разбирался во всех тонкостях жизни английского двора, решил отомстить, поведав королеве о тайном браке графа Лестера. Об этом, стараниями Леттис, знали все, но ни у кого не хватало духу известить об этом королеву. Зато хватило у француза, прекрасно оценившего стратегическую важность момента. Елизавета вышла из себя и, как обычно, скрывать своих чувств не стала. Она на глазах у всего двора задала Дадли основательную головомойку и отправила в заключение в Гринвичском дворце. Похоже, гордый фаворит даже был рад убраться с глаз повелительницы. На этом королева не успокоилась и начала поговаривать о том, что недурно было бы отправить графа Лестера в Тауэр. На сей раз придворные, привыкшие получать регулярные взбучки от своей повелительницы, тихо возроптали. От Тауэра фаворита спас злейший враг Дадли, граф Сассекс, мужественно подавший голос в его защиту:

— Негоже подвергать человека гонениям за законное вступление в брак, каковое действие среди всех мужчин издавна почиталось и ценилось.

Однако же Елизавета для науки некоторое время продержала фаворита в заключении. Боль от его предательства была острой и долгой, но лишь подтолкнула ее к тому, чтобы согласиться на свидание с герцогом Алансонским.

Надо сказать, что не только советники и двор выступали против брака королевы. Самыми яростными недоброжелателями проявили себя наиболее ортодоксальные подданные-протестанты, известные как пуритане. Это были семьи, вернувшиеся из религиозной эмиграции в таких крупных городах, как Франкфурт, Страсбург и Антверпен, где они превратились в истинных религиозных фанатиков. Самым непримиримым выразителем этого протеста стал Джон Стаббс (1544–1589). Он окончил Кембриджский университет и некоторое время преподавал юриспруденцию в корпорации адвокатов «Линкольнз Инн». В 1579 году он разразился памфлетом «Разоблачение пучины, каковой, похоже, будет поглощена Англия через другой французский брак, если Господь не запретит оглашение о предстоящем бракосочетании, позволив ее величеству узреть сей грех и наказание за него». Помимо той избитой истины, что Елизавета в ее возрасте уже неспособна иметь детей и потому ей нет нужды выходить замуж, Стаббс также утверждал, что английский образ жизни, обычаи и даже язык пострадают от подобного союза с французским королевством. Самое главное, этот брак приведет к восстановлению католической религии. Автор весьма вульгарно сравнил это супружество с «безнравственным союзом, сведением в одну упряжку чистого быка с нечистым ослом», согласно изречению святого Павла, что навлечет на Англию гнев Господень. Естественно подобные вещи не могли пройти безнаказанно, хотя автор утверждал, что намеревался защитить свободу мысли и высказывания, присущие лишь протестантизму.