Строптивая - [163]

– Тогда сдам их на хранение. Думаю, стоит разбить зеркала у бара.

– Не надо, Фло. Это приносит несчастье. Я их просто сниму со стен.

* * *

К вечеру последнего дня, проведенного Фло в доме, весь холл был загорожен картонными коробками и ящиками, готовыми к отправке на хранение, хозяйственными сумками с вещами, которые она решила взять с собой в бунгало на бульваре Кауэнга. Ее любимые диваны, обитые серым атласом, и другая мебель были упакованы для перевозки на склад для хранения, также как китайские бронзовые канделябры с драконами. Глицерия помогла ей обернуть в газеты бокалы от «Штаубена», тарелки от «Тиффани», столовое серебро и все это уложить в коробки и ящики, в которых когда-то они были доставлены в ее дом. Фургон для перевозки вещей должен был придти на следующее утро в десять часов. Ей оставалось только упаковать свою одежду. Чемоданы от «Луи Вуиттон» стояли открытыми на полу, но костюмы от «Шанель» она все не решалась снять с плечиков и еще не притронулась к ящикам и полкам в многочисленных шкафах в гардеробной, заполненных блузками, свитерами, ночными рубашками, бельем и чулками.

В глубине одного из ящиков за нижним бельем, которое она выписывала из Парижа, из того же магазина на Рю де Риволи, где заказывала себе белье Паулина Мендельсон, была спрятана небольшая коричневая коробочка с микрокассетами.

– Вот ключ от моего дома, – сказал Лонни.

Ее вполне устраивало, что Лонни Эдж в этот вечер будет отсутствовать на Азалиа Уэй, так как, по его словам, у него «есть дела». Она подумала, что он, вероятно, вернулся к своему ночному образу жизни, привычному для него в прошлом. С тех пор, как он решил вернуться в бунгало на бульваре Кауэнга, какие-то мужчины звонили ему, и на несколько вечеров – и даже в дневное время – он исчезал, ничего не объясняя. Она обратила внимание, что у него появилось больше денег и он стал проявлять щедрость по отношению к ней, что раньше не было в его привычке. Он перестал препираться с ней по поводу неуместных расходов. Когда она просила его съездить за покупками в супермаркет, он спокойно соглашался и даже на свои деньги покупал ей кое-что, вроде гигиенических салфеток и лака для ногтей, не требуя от нее за это ни цента. Иногда он покупал пиццу и заставлял ее есть.

– Не думаю, что тебе стоит оставаться здесь на ночь, когда все в доме вверх дном, – сказал Лонни. – Действует удручающе. Приезжай ко мне. Я буду дома после полуночи. А утром я привезу тебя сюда до прихода фургона.

– Хорошо, Лонни. Повтори мне свой адрес.

– Семьдесят два ноль четыре и четверть. Вверх по Хайлэнд Авеню. Поверни направо под мост и попадешь на бульвар Кауэнга, – объяснил терпеливо Лонни. Он уже в третий раз повторял свой адрес.

– Правильно, правильно. Я запомню. Я хочу немного побыть здесь одна. Ты понимаешь. Воспоминания. В этом доме бывали хорошие времена, хочешь верь, хочешь нет.

– Конечно, Фло, – сказал Лонни. Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

В последний вечер на Азалиа Уэй ей хотелось побыть одной. Снова и снова она бродила по комнатам небольшого, но элегантного дома, где столько всего произошло. Дом не был полон счастливых воспоминаний, но она любила его, потому что он был ее, или почти ее, и она мысленно возвращалась к радостным и печальным дням, к тому, что пережила здесь. Она задавалась вопросом, суждено ли ей когда-нибудь жить так, как она прожила в этом доме. Наконец, когда было совсем поздно, она прилегла на обитый серым атласом диван. Взяла подушку с каплями крови Киппи Петуорта, превратившимися теперь в темное грязное пятно, и подложила себе под голову. Она собиралась просто полежать немного и отдохнуть, подумать о жизни с Жюлем Мендельсоном, о том, как сложится ее жизнь в дальнейшем. Единственным ценным ее имуществом были кассеты. Она чувствовала уверенность от того, что найдет кого-то, кто поможет ей использовать кассеты для ее книги. Ей так хотелось, чтобы «кто-то» оказался Филиппом Квиннеллом. Она знала, что он поймет недостатки и великодушие Жюля Мендельсона. Она знала, что он не жаждет реванша, как Сирил Рэтбоун, который хотел отомстить Паулине Мендельсон. Ей было приятно думать о перспективе работы с Филиппом Квиннеллом. Она сосредоточилась на этой приятной мысли. Она не собиралась спать, зная, что еще многое надо сделать, но уснула.

* * *

Ее разбудил какой-то звук. Она поняла, что в доме кто-то есть. Вначале она подумала, что это Лонни вернулся за ней, не обнаружив ее в бунгало на бульваре Кауэнга, куда она обещала ему приехать. Но звуки не были похожи на те, что производил Лонни и к которым она привыкла за месяц, что они вместе прожили на Азалиа Уэй, – хлопанье дверцой холодильника, отрыжка, громко включенный телевизор. Она лежала на диване без движения, делая вид, что спит. Неподалеку от себя она услышала дыхание и поняла, что кто-то находится в комнате, около камина. Она медленно села на диване и, повернув голову, увидела фигуру человека, обыскивавшего стоявшие на полу коробки. Лицо его она не могла разглядеть из-за женского чулка, натянутого на голову.

– Лонни, это ты? – спросила она, хотя знала, что это не Лонни. Ее голос прозвучал жестко и пронзительно. Она почувствовала, как сердце от страха сильно забилось в груди. Пальцы похолодели. Губы, нос и даже волосы на голове зашевелилась от страха. – Что вы делаете в моем доме? Зачем вскрываете коробки и ящики? Кто вы? Что вы ищете?