Строгановы - [12]

Увеличивающийся год от года денежный оборот требовал новых вложений, Аникий быстрыми темпами строит городок Каргор, а позже и небольшую крепость Кергедан в пятнадцати верстах от старого города, которую позже назовут Орел-городок.

Трех сыновей и дочь родила Лизавета мужу. Умная женщина была во всем опорой супругу, где словом, а где делом помогавшая в сложных делах. Сыновья сызмальства учились торговому ремеслу, вникали в процесс солеварения. Мудрый Аникий отправлял их самих на варницы, чтобы те прочувствовали каково это – варить соль, чтобы понимали ее ценность. Семен, Максим и Яков выросли под стать отцу – такие же крепкие, сметливые, оборотистые. Жесткой рукой правил глава семейства, только так можно было добиться того, чего он так искренне желал. Дым из его варниц валил денно и нощно, работы не прекращались и в выходные дни, зная, что это за труд, варив соль сам, Аникий требовал такой же отдачи и от других. Соль разъедала кожу на руках, у многих болели глаза, но работа на варницах в то время была для населения единственной возможностью заработать денег.

Орел-городок стал родовой усадьбой Строгановых. Построен он был по задумке самого Аникия. В центре разместилась высокая белокаменная церковь с колокольней. Каменные хоромы с сараями, клетями, баней и хлевами высились рядом. Сама усадьба была обнесена прочной деревянной стеной в тридцать сажен высотой, построенной в виде срубов, которые были покрыты глиной большей прочности. Владеть подобной крепостью не разрешалась даже особо приближенным к царю родовитым боярам, а вот для купца Строганова царь Иван Грозный сделал особое исключение.

Вотчину нужно было защищать, но везти пушки из центра России было накладно. Аникий Федорович испросил разрешения у царя на разработку металла в окрестностях своих земель и строительство металлургического производства. И добро было получено! На работу были приглашены самые искусные мастера. И вот уже в Орле-городке отливают пушки и куют стволы для пищалей. Городу стали не страшны набеги местных племен, отпор были готовы дать вооруженные наемные войны.

Частым гостем стал Аникий Строганов в царских палатах. Грозный видел в купце умного дельца, который при возможности ссудит и казну деньгами, и привезет из-за моря гагачий пух, и доставит соболей, чтобы по до льстить английского посла, и будет грозно стоять на защите своих земель в Приуралье. За несколько лет Аникий превратился в державную фигуру, такую, что даже разбойники его боялись. Случилось так, что Строганов отправил в Москву пятьдесят тысяч рублей, везли деньги по реке, корабль хорошо охранялся и на борт попросился купец Дмитриев, который по торговым делам добирался в столицу, с собой он вез десять тысяч золотых. В то время разбойничал на реке Чусовая известный всем атаман Василий Кривой.

Прознав про богатый куш, налетели на лодку разбойники, кого захватили в плен, кого убили, а главное похитили деньги и Строганова и Дмитриева. Через день сундуки с со Строгановским золотом стояли у порога его дома в Орле, рядом лежала записка, писанная с великими ошибками, мол, не имеем мы прав нашего Аникия-батюшку обижать, посему возвращаем взятое по ошибке. Все, до последнего рубля вернули разбойники! Но только Строганову, Дмитриевские 10 тысяч золотых так и остались у них, на что купец неимоверно обиделся и писал царю жалобную челобитную.

Жестким в разговорах и расчетливым делах стал Аникий, он мог многим пожертвовать, если знал, что впоследствии его ждут знатные барыши. И вот что удивительно – осталось в его душе место для Бога. Аникий на собственные деньги строил церкви и монастыри, переписывал церковные книги, украшал иконы богатыми окладами.

К слову об иконах. Аникий Федорович с большим почтением относился к иконописцам. Он безоговорочно жертвовал средства на то, чтобы в Сольвычегодске появилась своя школа иконописи. Сюда приехали лучшие новгородские и московские мастера, здесь зародилось необыкновенное явление, которое потом назвали «строгановской школой живописи».

– Да, батюшка, Аникий Федорович, – говорил старый благообразный седой мастер-иконописец Никита, – как и обещали, будут к Успению готовы иконы для нового монастыря.

Аникий стоял в мастерской. Здесь он ощущал себя совсем по-иному. Не важным, деловитым солепромышленником, с громким голосом и тяжелым кулаком, а восемнадцатилетним парнем, который любил сидеть на берегу Усолки, любуясь ее неспешным течением. Необыкновенный запах красок, дерева, необыкновенная тишина словно вырывали душу из жесткого кокона, заставляя становиться лучше, спокойнее, добрее.

С уже готовых, но еще не освященных икон, на Аникия смотрели Спаситель, Богородица, угодник Николай.

– Я тебе конечно не указ, любил говаривать Аникий мастеру, но ты посмотри, какое благолепие кругом, ведь и деревья, и трава, и вода, все это Создатель смог придумать, так отчего ж рядом с ним на иконе этого нет? Постарайся, прошу тебя, чтобы все как в жизни было.

И усердный иконописец добавлял ажурные завитки для воды, прописывал тонкие травинки и пушистые облака. Фигуры ангелов и святых были прописаны необычайно искусно, лица изумляли миниатюрностью работы, одежда расписывалась с миниатюрной точностью, чтобы в складках одежды, в полутонах читалось движение. Обычно святых располагали на фоне необыкновенно красивых тонковыписанных пейзажей, где каждый листик дышал живостью.