Стрелок - [21]

– Несомненно, – заметил «верх», – с этой штукой основательно поработал человек, который знал, что делает. Взгляни, как аккуратно спилены мелким напильником все острые углы на спусковом крючке, чтобы сделать его ход более плавным, не отрезая витки от пружины.

Бобу пришлось прищуриться: глаза у него уже были не те, что раньше.

– Да, – согласился он.

– Также я обратил внимание на то, что этот человек поработал молоточком по направляющим затвора, очень аккуратно постучал по ним, мастерски чуть раздвинул их, чтобы плотнее удерживали затвор. После чего отполировал обе трущиеся поверхности, верхнюю часть направляющих и паз в затворе. Плотное соединение и гладкое скольжение определенно положительно сказались на точности.

– Вижу, – подтвердил Боб, заметивший и почувствовавший то же самое.

– Он также отполировал досылатель и сгладил прямой угол в том месте, где он вставляется в раму. Так патрон никогда не заклинит – дополнительная мера предосторожности. При стрельбе мощным патроном со «сплошной» пулей патрон практически никогда не заклинивает, но для нашего стрелка этого было мало, и он решил заменить «практически никогда» на «ни при каких обстоятельствах».

– Хорошее замечание, – согласился Боб. – А я это упустил.

– По сути дела, этот человек усовершенствовал довольно ненадежный в боевых условиях пистолет, повысив его точность и надежность. Он знал, что делает.

– И, наконец, – сказал Боб, указывая на едва заметный след на вороненой стали пистолета, проходящий по передней стороне рукоятки прямо под спусковой скобой, – у тебя есть какие-либо мысли насчет того, что это такое?

– Никогда прежде не видел ничего подобного, – признался «верх». – Повидал много «сорок пятых», но это для меня что-то новенькое.

– Ты не там смотрел. Нужно было заглянуть в музей техасских рейнджеров в Уэйко. Рейнджеры привязывали к рукоятке кожаный ремешок, чтобы удерживать флажок рукояточного предохранителя нажатым. На тот случай, если им придется быстро схватиться за оружие – а я думаю, такое случалось часто, – они не хотели в спешке промахнуться пальцем по предохранителю, в результате чего вместо выстрела последует лишь щелчок. Так вот, на этом пистолете был такой ремешок, удерживающий предохранитель, и за долгие месяцы он оставил на стали след. Вот что ты перед собой видишь. Кое-кто так заботился о том, чтобы сделать выстрел быстро, что даже спиливал спусковую скобу. Ситуация должна быть крайне серьезной, прежде чем я решусь на что-либо подобное.

– Если б я попытался убирать в кобуру «сорок пятый» со спиленной спусковой скобой и привязанным рычажком предохранителя, я бы на третий день точно прострелил себе колено.

Боб рассмеялся.

– Но если серьезно, – продолжал «верх», – если сможешь доказать причастность к этому техасских рейнджеров, ты увеличишь стоимость пистолета для коллекционеров вдвое, а то и втрое. Сейчас развелось много поклонников рейнджеров.

– Я уверен, что владелец пистолета был знаком с техасскими рейнджерами, знал, как они работают, и научился у них кое-каким штучкам. Но не могу сказать, был ли он сам рейнджером.

– Однако если он участвовал в какой-то войне, то явно постарался обеспечить себе все возможные преимущества, – заметил «верх». – Это несомненно.

– Ты мне очень помог, – сказал Боб. – Сколько с меня за твое экспертное заключение?

– Если ты побывал во Вьетнаме, брат, никакой платы. Ты уже за все заплатил сполна.

* * *

Вернувшись в гостиницу, Боб обнаружил у себя в номере конверт, просунутый под дверь, и сразу понял, в чем дело. Он позвонил жене.

– Привет, все пришло, спасибо.

– Надеюсь, это тебе поможет, – сказала та.

– Ну как знать, может быть, я что-нибудь подцеплю, хотя вероятность этого мала.

– Долго ты еще собираешься оставаться в Литтл-Роке?

– Здесь я уже со всем покончил. Завтра направляюсь в Блю-Ай, там меня встретит Энди Винсент. Я предупредил его, что хочу все сделать тихо, никакого героя-победителя, возвращающегося домой; и опять же, я сомневаюсь, что от старика там много чего осталось. Черт возьми, от моего отца мало что осталось, так чего же можно ждать от предыдущего поколения?

– Хорошо.

– А потом – в Вашингтон, посмотреть, выудил ли что-нибудь в архивах Ник. Буду дома через три или четыре дня.

– Это я уже слышала, – сказала жена.

Наконец Боб переключил все свое внимание на конверт. Вскрыв его, достал одинокий пожелтевший лист картона размером четыре на шесть дюймов, перевернул его и всмотрелся в суровое лицо и ничего не прощающие глаза Чарльза Фитцджеральда Свэггера, сфотографированные одним погожим днем весны 1926 года. Для Эрла, отца Боба, эта фотография являлась единственным признанием того, что у него был отец, и хранилась она в старой, потрепанной коробке из-под обуви вместе с другими документами и памятными вещами Эрла, которые Боб в последний раз перебирал больше двадцати лет назад. Тогда он обратил внимание на фотографию, но не стал ее рассматривать.

И вот теперь Боб долго изучал выцветший снимок, затем перевернул его и прочитал подпись: «Папа, 1926 год», выведенную чернилами, цветистым бабушкиным почерком.

Да, у Чарльза было лицо убийцы, если верить в подобную дребедень, и в его тонких и длинных костях Боб видел свое собственное телосложение и телосложение своего отца: широкие скулы, отскобленные начисто, запавшие щеки, суровый и упрямый форштевень носа. Губы, казалось, были генетически неспособны растянуться в улыбку; их жесткая линия являлась свидетельством честности, морального превосходства, уверенности в себе или просто строгости, присущей истинному полицейскому.