Стрелец. Сборник № 2 - [19]

– Какой сердитый, вот так сердитый! Чего же сердиться-то? Я не Бог, не Бог, не Бог, ей-богу, не Бог. Я Васька Желугин, вот кто я такой! А вы и не знали.

– А это кто? – спросил граф на берегу, указывая на родителей Желугина.

– Папаша и мамаша! – ответил тот, ухмыляясь.

– Вы можете его взять домой, рассудок к нему вернулся, – молвил Калиостро.

Граф, желая отереть воду, струившуюся по его лицу, сунул руку в карман и не нащупал там табакерки, подаренной ему Государыней.

Васька, видя озабоченное лицо Калиостро, засмеялся.

– Табакерочку ищете? А я ее подобрал! – И откуда-то, как фокусник, вытащил золотую коробочку.

– Где же ты ее подобрал?

– У вашей милости в кармане и подобрал.

Граф обвел глазами присутствующих и молвил:

– Рассудок к несчастному вернулся.

– Понятно вернулся, раз табакерку своровал! – раздались голоса.

Тут ударила пушка с крепости. Больной закрестился, залопотал: «Не Бог, не Бог!» – и хотел выскочить из шубы и пуститься бежать в мокром белье, но его удержали. На набережной был и асессор Исленев, и жена его; оба находились в сильном возбуждении, и асессор казался пьяным. Калиостро хотел было ехать домой переодеться, так как, не рассчитывая сам на ванну, не захватил с собою перемены платья, как вдруг к месту происшествия подкатила открытая коляска, в которой важно сидела Лоренца, а рядом нахмуренный Потемкин. Лоренца выскочила к мужу и стала его расспрашивать, но снова толпа шарахнулась, расступилась, и глазам всех предстала Императрица с маленьким зонтиком и лорнетом у глаз. Коляска Государыни остановилась почти у самого тротуара. Обозрев мокрого Калиостро, разряженную Лоренцу, смущенного Потемкина, мокрого же в одном белье из-под шубы Желугина и прочих, Екатерина улыбнулась и промолвила:

– Да тут все знакомые! Я думала, наводнение, а это граф чудесит. Но что это за люди?

– Я не Бог, я не Бог, я Васька Желугин! – затараторил излечившийся, пытаясь выскочить из своего тулупа.

– Что это за шут? Юродивый?

Екатерина нахмурилась.

– Разумейте языцы! – гнусаво и очень громко возгласил асессор и ударил себя в грудь. – Целитель и спаситель, граф Калоша, благодетель! – он тянулся поцеловать у Калиостро руку, жена его тянула за полу, ваточный картуз свалился, а за ним растянулся и сам асессор.

– Он пьян! – сказала Императрица. – Убрать, пусть проспится.

– Матушка, Государыня, десять лет ходил с раком!.. – завопил было Исленев, но его подняли, уволокли.

– А кто же эта дама? – дальше спрашивала Екатерина, снова поднимая лорнет, который она опустила на время выступления Желугина и Исленева.

– Моя супруга, графиня Калиостро.

Лоренца присела чуть не до земли. Императрица долго смотрела на нее и на Потемкина, наконец, молвила:

– Я и не знала, что графиня так хороша.

– Для меня хороша, она мне жена.

– Ну, я думаю, что графиня и не для одного графа хороша! – сказала Государыня и дала знак трогать, но, обернувшись, еще добавила: – Что это, граф, я слышала вздор какой-то. Думаю, что враки. Ведь ты же полковник испанской службы, а Нормандес уверяет, что нет у них в списках полковника Калиостро. Путает, наверно. Ну, будь здоров, не простудись.

Дела Калиостро пошли все хуже. Императрица стала к нему заметно холодна, с нею вместе и двор не так стал относиться к графу. Доктора с Роджерсоном во главе заволновались и стали распускать всякие сплетни про своего конкурента. Говорили, что он излечивает только нервозных субъектов или мигрени. Про ребенка, которого он вернул к жизни, уверяли, что тот был просто подменен другим. Барон Гейкинг и граф Герц злословили и острили насчет Калиостро во всех салонах. Сам Потемкин стал как-то неровен и не так часто беседовал с учителем, предпочитая почти открыто выставлять Лоренцу как свою любовницу. Это грозило скандалом. Кавалер Карберон, Мелиссино и другие друзья советовали Калиостро уехать, тем более что Адам Понинский зазывал графа в Польшу, а шведский король Густав тоже передавал свое приглашение, специально прислав в Петербург полковника Толля. Проборовшись с врачами почти год, Калиостро выехал из Петербурга в апреле 1780 года, причем полиции донесли, что граф выехал из всех застав. Везде его видели, и везде он оставил свою подпись. Куда он выехал с заплаканной Лоренцой, было неизвестно, но приехал он тем же апрелем в Варшаву.

9

В польской столице Калиостро встретили любезно и пышно. Приехавший раньше него Понинский всех предупредил о прибытии великого учителя, расхваливая его силу, будто это возвышало в общественных глазах и самого пригласившего. Ложа тамплиеров ждала с нетерпением графа, ожидая от него новых откровений; варшавские алхимики и каббалисты, а их было немало, интересовались его химическими опытами и пресловутым светящимся камнем, о который можно зажигать свечи и который гаснет от простого прикосновения рукава; дамы мечтали о предсказаниях и интересовались графиней Лоренцой, а сам Адам Понинский фантазировал, что он выпросит у Калиостро домашнего духа и будет водить его гайдуком. Собственно говоря, Варшаву они только проехали, прямо отправившись в загородный дом Понинского, где для Калиостро были отведены пять комнат, и в отдельном флигеле тотчас же начали устраивать лабораторию под присмотром пана Мосчинского. В первый же свой выход в ложе Калиостро всех поразил следующей демонстрацией. Велев всем присутствующим подписаться на пергаменте, он сжег его у всех на глазах и потом тайными формулами заставил тот же свиток упасть с неба нетронутым, с полными, даже не закоптившимися подписями. Несколько светских предсказаний упрочили его известность.