Стрела познания. Набросок естественноисторической гносеологии - [4]

Мое предшествующее рассуждение состояло в доказательстве того, что существующие теории познания никакого отношения к действительности не имеют. Они не описывают действительность, и Гуссерль это честно признавал. В этом смысле теория познания не является теорией, она не описывает никакие события. Она лишь эксплицирует содержания, содержащиеся, простите меня за тавтологию, внутри событий, а сами события не выделяет. Если же события выделять, тогда их нужно помещать в какую-то реальность. Они где-то очевидно должны происходить, в каком-то пространстве и времени. Ведь, наверно, все-таки есть какая-то связь в последовательности и совместности, стоящая за тем фактом, что, вот, что-то формулировалось в эпоху Галилея и именно в эпоху Галилея, хотя само формулируемое содержание выражается универсально. В нем выражаются универсальные физические законы, которые естественно не зависят (и должны по своей форме не зависеть) от того, или от той случайности, когда и в каком месте, в какой точке своего развития человеческое существо способно эти физические законы наблюдать и сформулировать. И оказывается, что у нас нет понятий, номенклатуры, расчленений, которые позволяли бы нам выделять познавательные формации в качестве реальных событий и происшествий в мире, потому что мы даже не имеем мира, в котором можем их поместить. У нас есть одно: с одной стороны, спектакль мира, а с другой стороны, наблюдающее его устройство, которое по правилам научной методологии должно быть максимально отделено от наблюдаемого спектакля то есть занимать объективную или незаинтересованную позицию. Да, в нашей голове есть, возникают какие-то содержания, и мы анализируем эти содержания, как я сказал, путем их дополнительной экспликации, или, как выражался Гуссерль, пояснения. Но это и означает, что таким набором понятий мы не можем проанализировать никакую естественную их жизнь, никакую историю науки. И это не проблема психологии. Отделаться от этого, сказав, что реальные процессы познания есть предметы психологии, значит ничего не сказать, потому что сама психология тоже не знает, что это за реальность такая, и никак ее не выделяет. Нельзя никому отдать того, чего вообще нет.

Итак, моя мысль состояла в том, что действительная теория познания все же возможна. Но лишь при условии, что она описывает и формулирует не нормы, в которых должен выполняться познавательный акт (что оставляло бы нас в роли ментальных существ, которые изнутри некоторых сущностей наблюдают мир), а является органической в том смысле, что выявляет и затем описывает образования, имеющие собственную, естественную жизнь, продуктом которой являются наши мнения, и наблюдение которой позволяет формулировать законы как необходимые отношения, вытекающие из природы вещей, а не правила, имеющие вселенский или универсальный характер. Намеки на это, например, существуют в интуиционистской математике и логике. Интуиционисты были чувствительны к тому факту, который они обнаружили и о котором сами говорили, что познание, в том числе математическое доказательство, не есть процесс, состоящий в приложении готовой системы правил, что нужно двинуться, пойти, чтобы в «свободной среде становления»

К оглавлению начало жить какое-то образование. И то, что получится, не есть продукт приложения системы правил и норм. Более того, ими было предположено, что нормы сами могут возникать в таком процессе, а не предшествовать ему. Следовательно, сам процесс и его продукты не могут быть описаны как приложение каких-то норм и правил, как мы, собственно, и предполагаем в унаследованной теории познания (где, нам кажется, мы формулируем те нормы, которые ученый прилагает на практике и получает определенный результат).

Еще более явный намек на действительную теорию содержится, на мой взгляд, в марксистской традиции, выявлявшей в мышлении существование его предметно-деятельных механизмов. Это глубинные, вещно (а не рассудочно) деятельные механизмы, которые живут своей жизнью или, если воспользоваться термином Маркса, являют собой естественноисторические образования. И в этом смысле процесс познания есть естественноисторический, а не логический процесс. Иначе мы упираемся в правило так называемой рациональной реконструкции познавательных актов, которые считаются рациональными в той мере, в какой удастся изобразить сам процесс в качестве рационального.

Мы же должны воспользоваться идеей предметно-деятельных механизмов, которые не суть идеал-конструктивные образования, контролируемые волей и сознанием (все, что в современной теории познания содержится, есть идеал-конструктивные образования), и исследовать фактические отношения, естественные объекты, живущие своей жизнью (и, следовательно, органические), «полевым» эффектом которых являются мысли в наших головах. Это — реальность, а не содержания предметов, сидящие в нашей голове и в ней манипулируемые. Существование предметных образований или предметно- деятельных механизмов сознания, во-первых, ускользает от дисциплинарного разделения наук. Они совершенно явно являются более общими, чем то, что выступает на уровне уже разделенной науки, скажем, физики или химии. Во-вторых, мы должны исходить из парадоксального допущения, что в мышлении, которое традиционно считается областью рациональной, рефлексивно воспроизводимой ясности, то есть контролируемости, действуют неявные и неконтролируемые зависимости и процессы. Как их выявлять? В какой системе понятий? Ведь, например, соотношение формализма, физической теории, моделей, интерпретации и эмпирической базы есть лишь соотношение экспликации, в которой не фигурирует никакая реальность самих познавательных актов и процессов. Здесь соотнести что-то с эмпирической разрешающей базой, значит — эксплицировать, придать теоретическому понятию разрешающую силу. А в нашем случае проблемой является как раз собственная жизнь и реальность этой разрешающей базы.