Стрела летящая - [5]

Через темные сени они прошли в кухню, где на столе горела красная лампа и было жарко от протопленной печи. Она подошла к столу и, глянув на него, сказала, опомнившись, радостно-покаянным шепотом :

- Ох как мы поздно!

- У тебя кровь, вот здесь, на губе, вот здесь,- он наклонился и нежно поцеловал там, где была кровь.

- Это ты,- стыдливо улыбнулась она.- Накинулся на меня.

В тишине вдруг стало слышно дыхание Максимихи.

- Я сейчас посмотрю.- Майя погрозила ему пальцем и пошла через горницу к комнате хозяйки, она шла по косому пятну света, падавшему от лампы через дверь в горницу, и остановилась, где свет кончился.

6

Не дождалась Максимиха своей радости посидеть с гостями за ужином, так и легла, чуть перехватив чего-то без аппетита, оставила им на столе лампу и ужин, а сама легла, да, намаявшись за день, настряпав хлеба на всю геологическую экспедицию, заснула сразу, а обида прошла, пока еще за столом одна сидела и ждала и, не дождавшись, пошла к себе в комнату и шепнула перед сном:

- На что я им, старуха, молодые ведь. Прости господи, деток...- Да и заснула в минуту.

От души постаралась Максимиха.

Посреди стола сиял большой семейный самовар с пузатым, в малиновых цветах по бокам заварником. Заварник, как поженились, привез ее старик из Улан-Удэ и сказал: вот, мол, девка, будет у нашего самовара приказчик. Так и звался в хорошие минуты заварник приказчиком. Не дождался гостей самовар, остыл. На овальном блюде лежали копченые омули, обложенные вокруг молодой восковой картошкой в подплывшем на тепле прозрачном омулевом жиру, золотыми боками проглядывали омули из-под лука и укропа, посыпанного сверху для красоты. В баночках и горшочках были тертая редька и розово-белая редиска со сметаной, и твердый маслянистый творог, и варенец под телесного цвета пенкой, и для чая сливки в большой толстой кружке, сделанной в виде пенька с сучками, а на полотенце с новыми складками лежала теплая шероховатая булка хлеба.

- Ну что ж, давай ужинать? Ведь это для нас... Хочешь, я переоденусь? Чтобы не так просто? За такой красивый стол!

И студент остался в темноте, а Майя ушла, и унесла лампу, и затворила дверью свет из горницы, и он видел, как пробивается в щели свет лампы и по потолку, где перегородки не доставали, двигалась освещенная полоса. Он слышал, как она снимала свитер и брюки и потом торопливо надевала что-то другое, как эта новая одежда тоже шуршала, облегая ее тело, слышал, как она переступала босыми ногами по крашеному полу. Свет в зале заколебался и сдвинулся. Слышно было, как полетели искры,- она причесывалась; наконец свет опять двинулся, и она открыла дверь и вышла, неся высокую керосиновую лампу, освещенная ею, недоступно красивая и незнакомая.

- Давай ужинать, только тихо-тихо...

Она поставила лампу на стол, далеко протянувшись над всей его красотой, и прошла босыми ногами к ширме, где был умывальник.

Она была в ярком красном сарафане с открытой спиной и плечами, с пышной хрустящей юбкой. Умывальник погромыхивал медным языком. Умывалась она какими-то мягкими, округлыми движениями, неслышно.

Она встретила его изумленный, горящий взгляд и сразу повернулась к нему спиной, спрятав лицо в тонкое суровое полотенце. Над белыми ногами вспыхнула с едва слышным звуком скользящего шелка красная юбка. Осторожно, будто боясь нарушить какое-то равновесие, она закинула полотенце на корявый косулий рог над умывальником. Опустив глаза, отодвинулась в тень и сказала:

- Ты тоже мой руки и давай садиться.

Есть он не мог, не мог отломить кусок омуля и не мог прожевать его и проглотить. Она тоже ела мало, ковыряла омуля вилкой, пила холодный чай и не смотрела на студента.

Стыдясь непривычно открытых колен, она сказала, одергивая и укладывая подол сарафана и сжимая его коленями.

- Не загорала совсем. Столько комаров.

Он отвел глаза.

Потом она бессильно уронила вилку и сказала:

- Как все приготовлено! Она так старалась, должно быть. Ох как нехорошо получилось! Ты ее не знал раньше, эту... тетушку? - Ей было неловко от этого слова "тетушка".

- Нет, я ее первый раз видел сегодня. Тетка отличная, хлопотунья.

- А как звать ее?

- Не знаю. Кума Максимиха.

- Какая она тебе кума?

- Это она Максимову кума.

- Кума - это какая-то дальняя родственница? Да? Ты хоть Максимова знаешь?

- Немного. Мы у него лодку брали, когда заходили в горы. Его хорошо знает наш начальник.

Он выпил чашку чая и встал.

- Завтра придет пароход, и все...- сказал он, пугаясь этого.

Она тоже встала. Он подошел к ней.

- Нет,- сказала она, а потом прошла впереди студента в сени. Он вышел следом и закрыл дверь в избу.

Максимиха, ложась, оставила эту дверь открытой, потому что протопленная печь дышала жаром.

В сенях они начали целоваться, и студент сказал:

- Пойдем.

- Нет.

- Ну пойдем.

- Нет, нет, это не надо,- но она не могла расстаться с ним и, пугаясь самой себя, пошла впереди него.- Я никогда не была такой.

- Значит, ты меня любишь.

- Значит,- согласилась она.

- Я все это время чего-то ждал, не думал об этом и ждал.

- И я тоже знала,- заторопилась она.

- Это значит, мы теперь встретились.