Стрела Голявкина - [9]

- Как?! Голую воду? Возьми хоть хлеба. - И Голявкин отдал свой хлеб, поскольку пельмени с не меньшей жадностью успел проглотить сам...

Может быть, за вызывающий шик студенты прозвали Яшина Змей.

Он каждый раз, когда на него накатывает, приходит к Голявкину с убойной батареей бутылок.

А вот почему накатывает и почему приходит именно к Голявкину? Очень интересный вопрос, и предстоит в нем разобраться...

Сидим за столом, говорим, он хвастает: получил новый заказ на памятник. И я спрашиваю:

- Женя, можно мне прийти к тебе в мастерскую посмотреть подготовку к работе: как ты начинаешь лепку, делаешь эскиз, готовишь материал, мастеришь каркас. Мне надо увидеть своими глазами.

Так и знала, услышу с двух сторон сразу:

- А зачем?

Понятно, почему так говорит его жена: ее саму он туда не пускает. А мне показать свою работу жалко, что ли?

- Ну, может быть, про твою работу я роман напишу.

- Я тебе лучше готовое покажу.

- Мне надо точно знать процесс от замысла до завершения.

- Ну нет, невозможно, - сопротивляется он.

- Я только посмотрю, как ты работаешь, и уйду. Посижу тихо. К тебе приставать не буду.

Тут он больше настораживается: что значит "приставать"? И, пока он помалкивает, начинает разглагольствовать об искусстве жена - коряво, глупо, неумело, - как новоиспеченный бухгалтер механического завода, коим она в данное время и числится. Кстати, первая жена называла вторую Кувалдой.

Но они трогательные, эти жены: далеко не всегда могут дождаться того, чего терпеливо ждут, часто остаются на мели и вызывают сочувствие.

- Нет, нет, - говорю. - не надо! Я про искусство знаю сама, а вот техническая подготовка...

Она перебивает меня более пространным рассуждением об искусстве: хочет нас убедить, что не случайно стала женой гениального скульптора Яшина, а по уму, не иначе. Но получается наоборот: плетение дурацких слов, невозможно слушать. Вроде пусть бы поговорила, мы бы посмеялись, за рюмкой сидим. Но ее все несет и несет по мутному потоку.

- Я не могу тебя слушать! Пожалуйста, помолчи, - морщусь я.

- А почему я должна молчать? - кочевряжится она.

- Тогда уходи!

- А почему она должна уходить? - встревает Яшин.

- Потому что я не хочу слушать!.. Смогу я зайти к тебе в мастерскую или нет? Покажешь технику подготовки или нет?

- Не знаю... - уклоняется он.

- Тогда уходите оба! - Я раскрываю перед ними дверь.

Они опешили, не ожидая такого поворота, заворчали, забормотали, нехотя поднялись из-за стола и потащились к выходу.

Я с треском захлопнула за ними дверь. Голявкин пытался поднять заплетающийся голос, но его некому было слушать.

Настала тишина, какая бывает перед бурей...

Слава богу, сегодняшний "праздник" закончился раньше обычного.

Раздался долгий требовательный звонок в дверь. Кто бы мог быть? Черт возьми, как некстати!

Скульптор Яшин. По его лицу ходят тени, смурно сузились и без того небольшие глаза.

- Отдай мне ключ! - требует он.

- Ты же его подарил? Хочешь отнять подарок?

- Недостойны!

- Сам недостоин! И не подумаю! Подарки не берут обратно.

- Он у меня последний.

- Тем интереснее. Тем более не получишь!

А дело было вот в чем. Он отлил из бронзы несколько авторских экземпляров ключа от мнимого города Яшинска и принес в подарок Голявкину на день рождения. Красивое произведение размером с автомат и такое же тяжелое. Символический ключ от символического города с символическими крепостными воротами. Можете себе представить? Не сможете. У вас нет такого ключа. А у меня есть. Пробовала повесить на стену, но соответственного нехилого крюка не нашлось. Со слабого крючка он сорвется, упадет вниз, пропорет насквозь этажи, уйдет глубоко в землю, и мы больше его никогда не увидим!

- Дай мне тогда этюд Голявкина! - не унимается Яшин.

- Взамен, что ли? Какой этюд? Не выношу слова "дай", - говорю я.

- Почему? Нормальное обиходное слово.

- Потому что мне, в моем обиходе, всегда говорят "дай".

- Дай вот тот, с собором.

- Не дам!

- Почему?

- Недостоин!

- Ах так!..

Яшин больше не может сдерживаться, скрипит зубами, от гнева зажмуривает глаза, вот-вот набросится на меня с кулаками. Грозно ко мне приближается. Руки скульптора - не слабые руки. Да он с ума сошел! Бить меня прямо у меня дома? Что он себе воображает?! Драться с женщиной неприлично, Голявкин давно в рассказе написал.

Я оттолкнула его и нокаутировала точно в челюсть.

В своем замечательном костюме он брякнулся на пол вниз лицом и растянулся во весь коридор. Задняя шлица пиджака отвернулась, и треугольник густо-синей подкладки поблескивал на свету, на подметках ботинок почти не стерлась телесного цвета краска.

- Вот, знай наших! Скандалист!

Я жду, что сейчас вбежит суженая и начнет поднимать милого друга. Но на лестнице ее не заметно, видно, на улице дожидается: послала на подвиг и ждет с предвкушающей улыбкой на устах.

А Голявкин на кухне сидит, допивает и доедает, что осталось, не подозревает ни о чем.

Скульптор Яшин лежит как мертвый, вставать не торопится.

Надолго задумался? Беру швабру, для безопасности на длинном черенке, начинаю издали шевелить его: вроде живой.

Наконец поднимается, неуклюже скользя по гладкому полу подошвами, словно после глубокого сна, и без комментариев выскакивает в открытую настежь дверь. Дома вновь устанавливается тишина...