Стрекоза второго шанса - [45]

Глава 13 Леска, щипцы и три полотенца

Странная штука дроби. Есть для меня в них что-то загадочное. Трудно поверить, что три первых – это много, а какая-нибудь сказочно красивая дробь вроде миллиона миллиардных – почти пустышка. Тревожит это меня. Как бы не оказаться этой самой миллион миллиардной.

Йозеф Эметс

Ночь была обычна, как сама заурядность. Артурыч с утра укатил в Курск за ватой и ватными палочками, из Курска – в Орел за кремами и шампунями, и из Орла – в Тулу и Белгород за жидким мылом и стиральным порошком. Отсутствовать он мог и три дня, и неделю – как сложится с закупками. Мамася сидела на кухне и с чувством сморкалась в полотенце. Она была простужена, но лечилась только чаем с лимоном и чесноком и все ждала, когда микробы, ошалев от чеснока, утонут в чае. Микробы-то тонули, но некоторые выплывали, и их чеснокоустойчивое потомство глумилось и хихикало в Мамасином носу.

Перед Мамасей лежал мелко выведенный текст, который ей вручили в издательстве с требованием выправить как можно скорее.

«Все люди – недоверчивые суслики, сидящие в своих норках. Чтобы суслик вылез, надо дохнуть в норку. В каждую норку отдельно», – уставшими глазами читала Мамася.

Она грызла карандаш и хмурилась. Как у редактора, у нее сразу возникала куча вопросов. К примеру, каким образом автор предполагает дышать в норку? При условии, что у норки два входа – воздух будет выдуваться в противоположный. Или зачем перед «норкой» стоит слово «своих»? Обоснованно ли такое уточнение? Какой смысл суслику сидеть в чужой норке? Он что, в гости пришел? А ходят ли суслики в гости?

Мамася хотела вообще выкинуть спорный абзац, разом покончив со всеми сусликами и норками, но тут в дверь позвонили. Мамася зевнула и отложила рукопись. Суслики были спасены.

Москвичи делятся на две большие группы. Первая закрывается на сто замков и цепочек и даже родственникам открывает после продолжительного допроса, кто такой и зачем явился. Другая не закрывает дверей вообще или открывает их кому угодно, уверенная, что ничего ужасного с ней не произойдет. Мамася относилась ко второй «ужаснонепроисходительной» группе.

Поэтому, когда в час ночи кто-то нажал на кнопку звонка, она решила, что это либо вернулся Артурыч, так и не заехавший в Тулу, либо у соседки-старушки опять подскочило давление, и она просит сделать ей укол.

Открыв замок, Мамася потянула дверь на себя и застыла в крайнем недоумении. На пороге стоял высокий мужчина, сильно кренящийся вперед и держащийся за бок, и с ним рядом девушка. От неожиданности Мамася попыталась захлопнуть дверь, но ей помешала стремительно вставленная в щель ручка зонта.

В следующую секунду мужчина не столько вшагнул, сколько ввалился в ее квартиру, втащив за собой девушку. Мамася разглядела на его одежде большое красное пятно.

– У вас кровь… Я вызову «Скорую»! – Мамася метнулась к телефону, но, едва она коснулась его, большая рука легла поверх ее руки, прижимая трубку к рычажкам.

– Не надо никуда звонить!

Мамася заметалась. У нее в прихожей человек истекал кровью и не хотел, чтобы ему помогали.

– Позвольте, я хотя бы посмотрю!..

– Нечего там смотреть! Царапина! – сухо оборвал ее Долбушин. – Лучше покажите, где у вас ванная!

Мамася машинально оглянулась на вторую дверь от кухни. Долбушин толкнул ее и исчез внутри. Зонт он захватил с собой. Мамася не без иронии подумала, что, вероятно, для того, чтобы веселее было стоять под душем. Щелкнула задвижка. Мамася стояла, ощущая глупость положения. Что ей делать? Звонить в полицию? «Ко мне ворвался непонятно кто!» – «Он на вас напал?» – «Нет, но он заперся на шпингалет! Не пускает меня в мою ванную!»

Внезапно Мамася спохватилась, что начисто забыла про девушку. Вдруг пока один мошенник сидит в ванной, отвлекая внимание хозяев, его сообщница набивает вещами сумки? Мамася метнулась в коридор, готовая защищать свое имущество. Однако девушка, пришедшая вместе с высоким любителем зонтиков, вела себя странно. Сидела на корточках и разглядывала что-то на полу.

– Муравейсик! – сообщила она Мамасе, показывая на ползущее насекомое.

– Моя дочь запрещает их травить. Совсем перегрелась! – объяснила Мамася, скрывая, что сама вчера капала в муравьиную норку меда, чтобы малыши не голодали. – Как тебя зовут?

– Я Эля-девочка! – ответственно сказала любительница муравейчиков и подняла на Мамасю глаза.

В лице у нее было что-то младенческое – что-то такое, что невозможно подделать. Мамася успокоилась, окончательно убедившись, что грабить ее не будут, но не факт, что это хорошо, потому что, кажется, она влипла в одну из тех «помогательных» историй, в которые влипала всю свою жизнь.

Девушка казалась ей мучительно знакомой. Одноклассница Рины? Дочь кого-то из знакомых? Чем дольше Мамася об этом размышляла, тем сильнее у нее болела голова. Боль сосредотачивалась в висках, а оттуда уже переползала к глазам. Веки наливались тяжестью, и Мамася понимала, что любое движение зрачков просверливает ей голову.

– Мы где-то виделись? Ты раньше жила в нашем подъезде? – спросила Мамася с усилием.

Еще один прозрачный взгляд без капли памяти. Вся душа девушки, все ее внимание сейчас там, на полу.