Стрекоза в янтаре. Разделенные веками - [151]

Он сопроводил свой совет хорошим шлепком и подтолкнул мальчика в сторону, противоположную той, куда побежали его преследователи.

Я сомневалась, разумно ли будет брать Фергюса с нами в эту поездку, но большинство дам взяли с собой мальчиков-пажей – бегать по поручениям и носить корзины с едой. К тому же Джейми хотелось, чтобы парнишка побывал в деревне, устроить ему каникулы. Все бы хорошо, но Фергюс, который никогда в жизни не выезжал из Парижа, совсем ошалел от свежего воздуха, солнечного света и огромных красивых лошадей и постоянно доставлял нам беспокойство.

– Одному Богу известно, что он еще натворит, – мрачно предрекала я, глядя на удаляющуюся фигурку мальчика. – Наверное, подожжет стог сена.

Джейми не был обеспокоен моим предположением.

– Ничего не натворит. Все мальчишки кидаются навозом.

– Правда? – Я повернулась и стала разглядывать Сен-Жермена, в одежде из белого льна, белой саржи и белого шелка.

Он вежливо выслушивал герцогиню, медленно прогуливавшуюся по сенному двору.

– Ты, может быть, и кидался, – сказала я. – Но не он. И не епископ, я полагаю.

Я спрашивала себя, стоило ли ехать на эту экскурсию, во всяком случае мне. Джейми прекрасно разбирался в першеронских лошадях, и герцог явно нуждался в нем, что было нам на руку. У меня же от тряски в карете ужасно разболелась спина, а туфли безжалостно жали.

Джейми посмотрел на меня, улыбнулся и стиснул мне руку:

– Недолго осталось, англичаночка. Нам хотят показать помещения, в которых ведется работа по разведению. А затем ты вместе с другими дамами сможешь пойти посидеть на лужайке и закусить, пока мужчины будут горячо обсуждать размеры своих мужских достоинств.

– Это что, обычная тема для разговоров после наблюдений за работой по разведению? – удивленно спросила я.

– У мужчин – да. Уж не знаю, как это действует на женщин. Навостри ушки, потом расскажешь мне, о чем они говорят.

Среди участников пикника действительно повеяло каким-то сдержанным возбуждением, когда мы все втиснулись в отгороженную часть сарая. Сложенный из камня, как и другие конюшни, этот сарай имел не отдельные стойла по обе стороны, а одно большое, перегороженное решетками, которые можно было поднимать и опускать, как ворота. Само здание было светлым и просторным благодаря огромным окнам с двух сторон, сквозь которые виднелись загоны, поросшие зеленой травой. В загоне паслись несколько больших першеронских кобыл. Они вели себя беспокойно, то пускаясь в галоп, то снова переходя на рысь или шаг, трясли гривами и пронзительно ржали. В ответ на их ржание из закрытого стойла донеслось громкое ответное ржание, и перегородка затряслась от мощных ударов копытами.

– Он готов, – пробормотал кто-то за моей спиной. – Кто же эта счастливица?

– Та, что ближе всего к воротам, – предположила герцогиня, всегда готовая держать пари. – Ставлю пять ливров на эту кобылу.

– Ошибаетесь, мадам. Она слишком спокойна. Это будет вон та малышка, что стоит под яблоней и стреляет глазами, как заправская кокетка. Смотрите, как она трясет гривой! Я ставлю на нее.

Заслышав крик жеребца, все лошади остановились, затрепетали ноздрями, стали нервно прядать ушами. Две беспокойные кобылы затрясли головами, одна из них вытянула шею и пронзительно заржала.

– Вот эта, – убежденно произнес Джейми, кивая на нее. – Слыхали, как она зовет его?

– И что же она говорит, милорд? – спросил епископ насмешливо, сверкнув глазами.

Джейми лишь покачал головой:

– Это песня, милорд, но существа, носящие платье, не могут, да и не должны ее слышать.

Естественно, выбор пал на кобылу, на которую указал Джейми. Оказавшись в сарае, она остановилась как вкопанная с поднятой головой и стала принюхиваться, раздувая ноздри. Жеребец почуял ее и так громко заржал, что звуки эти, эхом отдававшиеся под крышей, моментально заглушили все разговоры.

Впрочем, в этот момент никому и не хотелось говорить. Даже я, несмотря на плохое самочувствие, ощутила замирание в груди, когда кобыла снова ответила на призыв жеребца.

Першероны – очень крупные лошади. Они достигают пяти футов в холке. А круп хорошо откормленной кобылы шириной почти в ярд. Серые в яблоках или вороные, они украшены пышной гривой и хвостом в руку толщиной.

Тут жеребец так неожиданно и мощно рванулся к кобыле из стойла, что все отпрянули от перегородки. Он взбивал копытами тучи пыли, изо рта брызгала пена. Наконец жених вырвался из стойла и прыгнул в загон.

Кобыла заметалась и тревожно заржала. Он налег на нее сзади, схватил зубами за шею, заставляя покорно склонить голову. Ее хвост высоко взметнулся, оставляя ее незащищенной и предоставленной его желанию.

– Господи, – прошептал месье Прюдом.

Все произошло очень быстро, но казалось, что мы бесконечно долго наблюдали, как вздымались и опускались темные бока, как играли солнечные лучи в развевающихся гривах и мускулы напрягались в гибкой агонии соития.

Все молчали, выходя из конюшни. Герцог рассмеялся, слегка подтолкнул локтем Джейми и сказал:

– Вы ведь не раз видели подобные сцены, милорд Брох-Туарах?

– Так и есть, – ответил Джейми. – Я видел их много раз.

– Правда? – воскликнул герцог. – Тогда скажите, милорд, что вы чувствуете, глядя на такие сцены?