Стратагемы. Искусство побеждать любовью и сексом - [20]

Даки увидела, что он задыхается в её Космосе, и дала ему всплыть:

«Не жадничай! — улыбнулась она. — Хватит на всех!»

Звуки её слов вернули гостя в реальность и он, с послушанием пациента, снова подставил ей свои зрачки.

Даки всмотрелась.

Она была знакома с досье рекомендованного по файлам АКАША, но то, что она увидела, отличалось от досье так же, как отличается текст книги от кино.

Сначала перед ней развернулась картина его настоящей жизни.

Троякое возвращение к жизни — всё ради Этого.

Три экспедиции — ради Этого.

Три расторгнутых брака — ради Этого.

Трое оставленных детей — ради Этого.

Три жены у отца — тоже ради Этого.

Три жизни в одной — ради Этого.

Три человека в одном — ради Этого… И много ещё чего — всё ради Этого.

Это — несказуемое, невыразимое, немыслимое, но любимое. Этим было стремление познать Космическую Любовь.

Потом, за маской настоящей жизни стали мелькать маски предыдущих.

В конце концов на неё глянул Сфинкс.

Зверочеловек уловил момент чужого взгляда, взъерошился, и спросил:

«Кто посягнул на мой покой?!»

Даки не испугалась. Она знала свою неуязвимость. Это в текущий момент она — Даки, а без этого она всемогущая Ларуна.

Центр галактики направлял её движения, и никто, ни один Бог не в силах был остановить Замысел Центра.

«Ага! — поняла Даки. — Теперь я знаю, откуда у моего пациента привычка задавать вопросы. От Сфинкса! Придётся их разделить в том времени. А сфинксов отправить к их Создателю!» — решила она в уме.

Просмотрев глаз-в-глаз файлы бытия, Даки открыла файл небытия.

Она увидела, что в промежуточном состоянии между смертью и новой жизнью её пациент совершил много подвигов. В каких только созвездиях этот гандхарва не побывал! И встречая Космическую Любовь, он пользовался ею во всех случаях жизни, как восточный воин — стратагемами.

Такая картина вполне удовлетворяла Даки. И она продолжала вглядываться.

Абитуриент с трудом выдерживал её взгляд. Глаза резало с непривычки, слезы текли по щекам, взор застилало, но он не моргал.

Окружающие предметы перестали быть видимыми для пришедшего пациента, ибо спектр земного света стал несовместимым с космической радужной оболочкой Даки.

Не только предметы, даже лицо Даки пропало, оставались только глаза.

Эти глаза каждую секунду менялись. В один момент они были человеческими, в другую — птичьими, в третью — кошачьими, в четвертую — пчелиными, в пятую — глаза сверкали солнечной вспышкой, в шестую — мраком ночи, затем опять становились человеческими…

Наконец Даки позволила ему моргнуть.

«Только, пожалуйста, не три глаза!» — предупредила она его, вставая.

Астом снова внимательно осмотрел её обнаженную стать.

И снова он убедился, что её тело не имело аналогов с земными девушками.

Оно было почти таким же, как у Иды, когда он её встретил на пляже нудистов и задавал ей глупые вопросы об отсутствии пупка, странных сосков, безволосом лобке, и прочие.

Сегодня у него вопросов не было.

Вопросы вообще не возникали у него в уме, как будто из его природы был исключен вопросительный знак. Это был символ того, что в нём что-то изменили.

«Не путай знак с символом! — сказала обнажённая, вставая на середину горницы. — Знак может принимать вид чего-то, и действует как опознавательный ярлык. Символ же — всегда выходит за свои пределы. Символ — лишь указывает на то, о чем нельзя сказать в каком-то конкретном случае».

Даки нажала ногой какую то невидимую кнопку на полу и сказала:

«Сейчас я проиллюстрирую тебе ряд символов. Повернись, и сядь так, чтобы ты мог видеть меня!»

Астом развернулся на голых ягодицах и сел, скрестив ноги.

С потолка полилась чарующая музыка.

Играли на каком то восточном струнном инструменте, и, как только закончились вступительные аккорды, Даки начала танец.

Безостановочные, неповторяющиеся движения девушки вызвали у наблюдающего восхищение, от которого у него по телу прокатились волны мурашек.

Одновременно с музыкой в слуховых улитках гостя зазвучал голос.

Голос явно комментировал танец.

Комментатор начал с того, что пояснил значение имени Даки:

«Даки, или дакини, известны не только в Индийской культуре, но и в Тибете.

Тибетский эквивалент — это хайдама, что означает „свободная прогулка через пространство“.

Это пространство АКАША — жизненное пространство. „Прогулка через“ — обозначает вид правильного понимания.

Это понимание пространства есть вдохновение, которое символически изображается в женской форме — дакини.

Дакини — инспирация открытости пространства».

Действительно, пространство горницы потеряло свои границы. Стены, как мираж, маячили где-то далеко от танцующей.

Даки не просто танцевала, — она писала поэму любви в танце. Ни одно движение не повторялось. Спортивные танцы с лентой или мячом, какие можно было видеть на стадионах, были лишь слабым отражением вдохновения Даки.

А невидимый комментатор продолжал:

«Богатая символика танца дакини указывает, что вдохновение открытости приходит не в одной, а во многих формах.

Этот танец — ряд грациозных движений, также выражает тот факт, что каждое движение является новой ситуацией.

Система постоянно изменяется, и каждый момент представляет новый случай для правильного понимания, нового чувствования каждого значения».