Страстная седмица - [32]

Старуха прилегла на узенькую кушетку. Ей больше не хотелось говорить. «Полежим, подумаем… Раз актриса беременна, а сама по молодости лет не знает… Нет, ерунда! Не верю в наивность современных девушек. По-моему, девушки наивными и не бывали. На что нас давила работа и учеба, на что мы были захвачены стройкой, но чтоб забеременеть и не заметить этого? Нет и нет! А сейчас любая девчонка поучит меня, старуху».

— Положим, она беременна от Виктора, и это я установлю, — бормотала старуха. И поправляла себя: — Постой, постой, ты не учитываешь дополнительный фактор. Какой? Думаешь, она колеблется в своем призвании, актрисой быть или женой? Это исключено, только актрисой, я думаю. Может быть, ее работа целиком засосала? Ерунда! Не видела я такой работы, которая засосала бы женщину так, чтоб она забыла о себе как о женщине. Надо продумать, надо думать… Может, она любит парня? А с режиссером просто было веяние, дурь, острое воспаление честолюбия? Помрачение, заскок? Ерунду городишь, — оборвала себя Марья Семеновна. — Я думаю, что она сама толком себя не знает. Артистическая карьера? Это же нервы, у нее и задержки менструации наверняка бывали. Ну, психует, а тут надо с мужчиной рвать, которого любила. Может, и беременность проглядела, а уж опытные старухи… Нет, что-то сложно.

Она смотрела на плавающее в небе красное облачко, освещенное солнцем. Небо уже гасло, наступала ночь, а оно горит и горит. Дает знак?

Но тут подошел Тигрик и стал рвать кушетку когтями, требовать себе еду. Аппетит он не терял в любых условиях, даже проживая в чужой, незнакомой квартире.

6

Таня решила: пришло счастливое время отказаться от зимнего пальто, от лисьей шапки, похожей на маньчжурскую папаху времен японской войны. Но и жаль было, сидело это ловко, хорошо. Одетая так, в папаху, Таня казалась выше режиссера, хотя он вообще-то был не ниже ее. Как и она, был сильный той сыромятной силой, которая выражается не в возможности поднять, свалить, а скорее в умении вынести все, что падает, обваливается, старается задавить. В возможности обернуться и выкрутиться. Эта же ременная упругость была в его характере, что позволило ему стать-таки режиссером. Пока он был на подхвате, режиссером-затычкой на время отдыха или болезни ведущих режиссеров театра. Попробуй, прояви себя. Но он потихоньку уже сколачивал свой, хорошо рассчитанный им коллектив, были избраны актеры и актрисы, совсем молодые, он вбивал в них те мысли, которые казались старикам заумными, но так хорошо принимались молодыми зрителями. Вот одна из них. В спектакле самое главное — ритм, синкопированный ритм, сходный с грубым коитусом, неистовым, жадным, дикарским. Он это даже опробовал на сцене, получив выговор, но и шумные овации юнцов. Конечно, это ерунда, их овации, но они еще и вырастут, вызреют. Это, был уверен он, возьмет зрителя; его расчет — на подспудное, спрятанное в каждом. Затем — осерьезненье, а также немного сатанизма, а далее, завоевав имя, можно идти хоть в классику, в строгость, конечно, немного поперечную традиции. Поэтому даже опытные старые актеры уже делали ему «закидоны» и частенько приглашали на чай. Он почувствовал теперь, что рано или поздно будет главным режиссером именно здесь, а не в другом месте. Лишь бы не споткнуться. И когда он с друзьями по ГИТИСу обсуждал тему, лучше ли быть главрежем в сибирском городе, нежели режиссером-затычкой в Москве, он говорил: «Лучше быть первым в деревне» и отвергал приглашения московских друзей. В мечтах он уже видел весь актерский коллектив театра перетасованным, и все в нем имели свои места, и Таня тоже. Он не расходился в оценке ее возможностей с теперешним главным режиссером: Таня рождена для третьестепенных ролей, талант ее маленький, а голосок карманный. «Странно, — даже думалось ему. — Карманные данные при такой отличной фактуре и таком характере». Он колебался: вести ее вперед или нет? Жениться на ней можно, а вот ставку делать на нее нельзя, она не будет примой. А ежели быть до конца умным, как арифмометр, то надо жениться на отличной актрисе. Это и опора, и таран, и спасательный круг на случай провала. Ведь не одного режиссера поддерживала жена, как не одну жену терпели в труппе из-за режиссера. Но Таня так мила…

— Я не советую тебе идти в больницу, — говорил он. — И не вбивай себе в голову, что ты виновата… Он застал меня? Это была твоя добрая воля, и, возможно, все у нас разовьется в глубокие, в большие отношения. Мне кажется, в нас что-то назревает. А тот, согласись, только проходной персонаж в твоей жизни, и должен был понимать…

— Замолчи, — сказала Таня.

— Но согласись, ты поступаешь неразумно. Сначала отшила парня, потому что появился я. Или думаешь, что выгодно идти замуж за режиссера? Я тебе сразу говорю: ты на первых ролях не будешь. Никогда.

— Так, так… Дальше?

— У тебя свое амплуа. Но лезть с твоим голосом вперед нельзя.

— Иди-ка ты домой, — рассердилась Таня.

— Не хочешь слушать, — сказал режиссер, — не буду говорить. Но тебя оставлять этому сосунку я не намерен.

И пошел — сзади, сгорбившись, всунув руки в карманы курточки.