Страстная неделя - [37]

Малецкий оперся о подоконник и прищурясь глядел на открывшийся перед ним во всю ширь пейзаж Вислы и Варшавы. И тут приглушенные звуки двух коротких выстрелов — как два хлопка — донеслись до него сверху. Малецкий вздрогнул. Однако даже не шевельнулся, парализованный первым рефлексом внезапного страха. Затаив дыхание он прислушался. Ни единый звук не нарушал тишины. Царило такое спокойствие, что на миг ему показалось, будто он ослышался, или оба выстрела грянули где-то на бульваре. Несколько успокоенный, хотя сердце билось где-то в горле, Ян подошел к двери. Отворил ее и выглянул в холл.

И тут наверху хлопнули двери. Послышались торопливые мужские шаги. По меньшей мере двое сходили вниз по лестнице. Прежде чем Малецкий успел отступить в гостиную, те двое показались на площадке и тотчас заметили его. От неожиданности они приостановились и почти синхронно сделали одно и то же характерное движение: сунули руку за укрытым в плаще оружием.

Оба были молоды, оба в штатском, в плащах и высоких сапогах. В первую минуту Малецкий принял их за немецких агентов, и лишь когда они сошли в холл, в одном из них, высоком блондине со сверлящими, глубоко посаженными глазами, узнал посещавшего его фирму Залевского. И тотчас его присутствие здесь сопоставил с вчерашним рассказом Ирены о последних переживаниях Пташицкой. «Они убили ее!»— мелькнуло словно бы на поверхности его сознания. И пронизывающий холод сковал его тело.

Залевский тоже узнал Яна. Темный румянец разлился по его лицу, даже по лбу.

— Что вы тут делаете?

Малецкий обвел их взглядом. Только теперь он заметил, что другой, стоящий рядом, — хмурый, широкоплечий брюнет, держит в руке револьвер.

— Что вы сделали с Пташицкой? — глухо спросил он.

Брюнет посмотрел на Залевского.

— Ты его знаешь? — кивнул он головой на Малецкого.

Тот взглядом подтвердил.

— Кто он такой? Он тебя тоже знает?

Залевский, наклонившись к товарищу, шепнул ему на ухо несколько слов. Брюнет закусил губу и исподлобья взглянул на Малецкого.

— Погоди… — сделал движение Залевский.

Ян инстинктивно попятился к стене. Но в ту самую минуту, когда спина его коснулась стены, щелкнул короткий выстрел. Малецкий пошатнулся, схватился руками за грудь, привстал на цыпочки и с минуту стоял так, словно вытянувшись в танцевальном па. Потом вдруг скорчился и рухнул навзничь. Стоявший рядом Залевский едва успел отскочить в сторону.

Наступила такая тишина, что через открытые двери гостиной слышен был птичий щебет во дворе. Солнечные лучи доходили почти до порога холла. Дальше была тень, зато лестничная площадка в глубине была вся залита светом.

Шурша широким плащом, брюнет наклонился к лежащему и с минуту внимательно всматривался в него. Наконец махнул рукой, выпрямился и обернулся к товарищу. Тот, очень бледный, стоял, понурив голову.

— Ну? — Брюнет тронул его за плечо.

Залевский не шевельнулся. Брюнет спрятал револьвер в карман плаща.

— Только не изображай чувствительность. Нечего голову себе морочить. Дело простое! Надо было убрать его, потому что он мог нас выдать. И все, этого достаточно!

Он перепрыгнул через лежавший у двери труп, и, войдя в гостиную, приблизился к окну. Выглянул на бульвар.

— Спокойно! — сообщил он, вернувшись в холл. — Можем идти.

И тут ударил себя по лбу.

— Гляди, мы чуть не позабыли о самом главном!

Он опустился на корточки перед убитым и, вынув из его пиджака бумажник, стал внимательно просматривать содержимое.

— Что ты делаешь? — спросил Залевский.

— Ведь надо бумаги его забрать, — ответил тот, вынимая документы. — Зачем облегчать работу полиции?

Он сунул несколько листочков в карман плаща, а бумажник положил на прежнее место.

— Все! — глянул он на Залевского. — Ну как? Идти можешь?

Тот выпрямился.

— Конечно!

— Ну, слава богу! Я думал, ты расклеился.

Залевский презрительно поморщился.

— Я? Ты еще меня не знаешь. Пошли!

У самого выхода брюнет задержался.

— Слушай, Зыгмунт, ты, надеюсь, не был влюблен в Фелю?

— Ты что, спятил? — пожал плечами Залевский. — В эту старуху? Просто она нам нужна была, и все.

— Ну да, — согласился брюнет. — Но она о нас тоже слишком много знала.

Залевский закусил узкие, сжатые губы.

— Идиотка! — буркнул он. — Что она себе воображала? Что мы позволим ей уйти?

— Похоже! Но вообще-то она даже не струсила, увидев револьвер.

— Ты так считаешь? — задумался Залевский.

— А этот явно ошалел от страха…

— Еще бы! — усмехнулся Залевский. — Он трус! Я ведь знал его. Психика гнилого интеллигента.

— Вон оно что! — заинтересовался брюнет. — Либерал?

— Что-то в этом роде.

Брюнет хлопнул товарища по плечу.

— Вот видишь! Случайно на нашей совести добрый поступок, верно?

Оба рассмеялись и продолжали весело и беззаботно смеяться, уже идя быстрым шагом по залитому солнцем бульвару. Навстречу им потихоньку ковыляла, опираясь на тонкую палку, маленькая седая старушонка в бархатном темно-зеленом старинном салопе, с пожелтевшим кружевным жабо на шее и в черных митенках на артритных, негнущихся руках. Она с интересом оглядела их своими поблекшими, некогда голубыми глазами, а когда они миновали ее — остановилась, обернулась и, сгорбившись, опершись на палочку, вся в сиянии весеннего солнца, долго, с доброжелательной улыбкой смотрела вслед удалявшимся парням.