Страсти по рыжей фурии - [51]

– А что еще Шурочка обо мне рассказывала?

– Многое... Я о тебе, наверное, все знаю. Я знаю, что лучше тебя никого нет.

«Что же такое она обо мне рассказывала? – озадаченно подумала я. – Не ожидала, что она оказалась способной даже пожертвовать своей прошлой любовью... Обычно женщины о своих подругах говорят не только хорошее, но Шурочка, выходит, стала выше бабской вредности».

Мы опять слились в поцелуе. В этот раз я так и не поняла, отчего у меня закружилась голова – от страсти или опять от недостатка кислорода. Впрочем, не важно, я жаждала испытать самое острое наслаждение в своей жизни.

Серж поцеловал меня в шею, потом, спустив бретельку с плеча, стал ласкать губами и его. Я тихонько застонала и хотела расстегнуть пуговицу на его рубашке, но руки у меня так дрожали, что я смогла только провести пальцами по его груди...

– Ты мое счастье, золотце мое! – Виски у него заблестели от внезапно покрывшей их испарины, и я вдруг заметила, что пальцы у него тоже прыгают, не в силах совладать с «молнией» на спинке моего платья.

– Нет, выше, – прошептала я, поднимая рукой волосы. – Да... Ой, осторожнее!

А вот Митя был безумно аккуратен, раздевая меня, я еще ни одного волоска из своей шевелюры не потеряла... «Что за черт! – сердито прервала я себя. – Если я буду думать о Мите, то не получу главного наслаждения в своей жизни – хотя бы один раз, один только раз».

Тем временем Серж успешно справился с застежкой, и платье упало к моим ногам. Я постаралась на славу – тонкое шелковое белье алого цвета очень шло к моей пестрой коже. Краем глаза я взглянула на свое отражение в аквариуме – дивное существо, не похожее ни на одну другую женщину, словно прилетевшее с огненного Марса. Я себе откровенно нравилась.

Купить и надеть красивое белье – вещь совершенно простая, но даже на самых искушенных мужчин оно всегда действует безотказно. Громко засопев, Серж подхватил меня на руки и понес к кровати.

Потеряв голову, он торопливо раздевался передо мной, путаясь в пуговицах и ремне, носки не желали слезать с ног... я закрыла глаза и приготовилась к тому блаженству, которое должно было на меня вот-вот снизойти.

Обнаженный, он упал рядом и стиснул меня что было сил, я даже пискнула сдавленно... На груди у него росла светлая, мягкая шерстка, я провела по ней, потом мои руки заскользили по всему его телу, словно одного зрения не хватало для того, чтобы ощутить его красоту, он стал стягивать с меня трусики...

– Только не торопись! – прошептала я. – Только не торопись, я тебя умоляю!

Он не торопился, он делал все достаточно медленно, но я вдруг поняла, что мне еще очень далеко до обещанного блаженства. Сновали туда-сюда рыбки в аквариуме, кот сидел на полу перед кроватью и, склонив мордочку, озадаченно наблюдал наши телодвижения. Я стонала, извивалась, Серж был уже весь покрыт испариной, от него интенсивно пахло дезодорантом, одеколоном, туалетной водой после бритья, шампунем от перхоти, кремом для ног – от запаха всей этой парфюмерии у меня даже заложило нос, я все еще чего-то ждала... Я хваталась двумя руками за его чудесное обнаженное тело и постепенно понимала, что ничего не чувствую.

Всякое проявление любви оправдано самой любовью, но я не была влюблена в Сержа. Когда-то, давным-давно, я хотела, чтобы этот человек был только моим, но сейчас мое тело не отзывалось на его прикосновения, словно вместе с прошедшей юностью ушла и любовь к нему.

Я была археологом, который, разгребая в разные стороны песок посреди пустыни, обнажает огромный остов динозавра, умершего тысячи лет назад. Все было настоящим – и песок, и кости, и руки, которые терпеливо откапывали прошлое, под сомнением была только жизнь этого несчастного динозавра, ибо факт его гибели скрывался в глубине веков.

Я обнимала Сержа, я прикасалась к его шее, пахнувшей дорогим мужским одеколоном, я стонала и вскрикивала, отзываясь на каждое его движение, но эта сцена любви была не со мной, а с той девочкой, которая десять лет назад собиралась отдать свою бессмертную душу за один час блаженства с обожаемым ею человеком. Я же нынешняя, холодная и жестокая, равнодушно наблюдала за этим актом любви... Нет, любовью нельзя назвать животные телодвижения, которые мы производили, что-то вроде ритуальной пляски смерти.

Серж зарычал непроизвольно, и я с неожиданным отвращением оттолкнула его. Он упал рядом – судороги, похожие на агонию, сотрясали все его прекрасное тело. Он испытывал наивысший миг наслаждения, но лишь отвращение он вызвал у меня... Я была актрисой, которая играла любовь, но сама не любила.

– Только моя, – хрипло сказал он, оставляя на моих плечах синяки.

– Серж, господи, мне больно! – пропищала я, отталкивая от себя его цепкие руки. – Серж, не трогай меня...

Откинувшись назад, он замер. Тишина повисла в комнате. Я скосила глаза и заметила, что кот давно удрал куда-то, в пустой комнате гулко раздавались какие-то странные удары. Я поняла, что это громко стучит мое сердце.

Серж лежал рядом, бледный, с закрытыми глазами, и если б не вздымавшаяся от дыхания грудь, его можно было принять за мертвеца. Я с ужасом смотрела на него... Все было прежним – и моя комната, и этот человек, и я сама, но что-то незримое, неуловимое произошло, черной тенью пролетело над нами. Я постепенно, но с каждой минутой все сильнее, жалела о том, что произошло. «Отчего так? – растерянно думала я. – Отчего мне кажется, что лучше было бы оставить мою детскую любовь нетронутой и по-прежнему вспоминать с нежностью и грустным умилением Сержа? Только желать воплощения мечты, но никогда не претворять желание в жизнь?»