Страсти по Федоту - [3]

Кое-как поужинав, Федот улёгся в постель и с головой укрылся одеялом. Лежал, согревая дыханием ноющий палец, старался не вспоминать безумный день и не думать ни о чём.

Удивительным образом он быстро уснул, хотя и во сне продолжал мучительно и безуспешно не думать.

Проснулся рано, не выспавшийся и словно избитый. А ведь сегодня суббота, день, когда можно поспать лишний час. Так нет, проснулся ни свет ни заря. Позавтракал застарелыми сосисками, индевевшими в холодильнике. Холодильник у Федота тоже был, и, кидая в кипяток потерявшие всякую привлекательность сосиски, Федот думал, что если бы он, Федот, полагающий себя хозяином квартиры и всего, что в ней стоит, исчез бесследно, холодильник так и продолжал бы морозить злосчастные сосиски.

За продуктами надо было сходить ещё вчера. Собственно, Федот и шёл в универсам, который удобно располагался по ту сторону парка. Теперь предстояло повторить поход.

С этой стороны парка на проспект выходил большой, совершенно не продуктовый магазин. Федот никогда туда не захаживал, лишь, проходя мимо, слепо скользил взглядом по толстому витринному стеклу. Но сейчас он приостановился, впервые внимательно глядя на замершие внутри манекены. Те самые, что, согласно несмотренной киношке, были злобными монстрами, а, по словам вчерашнего дедули, идеальными гражданами новой страны.

Спортивные мужчины в тёплых куртках или элегантных офисных костюмах застыли, не закончив движения. Всё в их позах указывало: отвернись, и они продолжат свою жизнь. Не было только лиц, их заменяла чёрная эбонитовая поверхность, на которой не бликовала ни единая искра. И всё же, не избавиться от ощущения, что черноликие смотрят.

За стеклом соседнего террариума — мальчишки. Сидят или стоят в вольных позах, тоже разодеты в пух и прах. У этих лица есть, но они, как раз, не смотрят, личики выражают серьёзнейший восторг, издавна знакомый по физиономиям гипсовых пионеров. А где же дамы? Федот поднял взгляд и, впервые за несколько лет, прочёл вывеску: «Мужская одежда».

Всё понятно, гендерная сегрегация. Тьфу, каких только гадких слов не нахватаешься, живя в городе.

Отвернулся от пластиковых хозяев жизни, по нерегулируемому переходу пересёк проспект.

Вот и парк. Не хотелось входить в гостеприимно распахнутую пасть ворот, но тащиться в обход, вдоль решётки, вросшей в стволы деревьев, было дольше, да, пожалуй, и страшнее. Старик правильно сказал: хуже нет нарушать привычный распорядок.

Шёл по дорожке, держась подальше от газона, от кустов, таящих неведомо что, от испятнанных белым тефлоном вязов и прочих осокорей. Белых пятен было больше, чем вчера, а может, это казалось с перепугу.

В центре парка разбита детская площадка с горкой, качелями, песочницей. Всюду порядок — и ни души. Хотя, конечно, субботнее утро, кто в это время гуляет? Но, все равно, странно такое видеть.

Смутное шевеление почудилось в песочнице. Федот задержал шаг и самую малость свернул в сторону подозрительного шевеления.

Главное — ничего не трогать и не ступать на траву.

Скушенный палец живо напомнил о себе, запульсировав больно и часто.

В песочнице стоял дом или замок, или ещё какое строение, собранное из деталек лего. Во всех переходах, окнах, на выступах и балкончиках этого здания копошились насекомые — муравьи или тараканы — не разберёшь. Шевелили усиками и суставчатыми ногами, сталкивались большими уродливыми головами и чувствовали себя в этом нежилом доме, как дома.

— Отходить тихо, — скомандовал себе Федот, попятившись от песочницы, обжитой ползучей скверной.

Что-то громко хрустнуло под ногой. Федот подпрыгнул, ошпаренный волной ужаса. Сзади, выстроившись полукругом, стояли ряды тех же головастых термитов. Федот взвизгнул и метнулся в сторону, пытаясь вернуться на дорожку. Навстречу ему из подстриженной садовой травы выступили новые орды. Волны насекомых перехлёстывали через бортик песочницы, наползали отовсюду. Федот спрыгнул на горку, крутанулся на карусельке и, наконец, утвердился на качелях. Со стороны игры взрослого дядьки, наверное, выглядели нелепо и смешно, но Федоту было не до смеха. Внизу колыхался сплошной ковёр существ, живых и мёртвых в одно и то же время. Некоторые тараканы пытались вползти на стойки качелей, и, кажется, это получалось.

— Ы-их! — выдохнул Федот, резко качнувшись. Самые борзые таракано-муравьи посыпались вниз. Качели, хорошо смазанные солидолом, не скрипели, и было понятно, что даже если доберётся кто на самый верх, то там его перетрёт в слизь.

— Ы-их! Ы-их!.. — размахи становились шире, Федот вкладывал в это бессмысленное дело всю свою энергию, все силы, которых оставалось не так много.

Качели ходили ходуном, словно под хулиганом, вздумавшим спьяну опробовать детский аттракцион. И в то мгновение, когда предел размахам положил ограничитель, стойки качелей изогнулись, образовав подобие стальной клетки, внутри которой оказался Федот.

— Эй, не смейте! Выпустите меня!

Стальные трубы спешно выпускали проволочные ветви и скоро Федот очутился в металлическом коконе, сквозь который он ещё мог видеть, но его уже было не различить. Лишь внизу оставались сколько-то значительные отверстия, в которых показались насекомые из песочницы. Теперь ничто не мешало им ползти вверх, и было хорошо видно, что головы у них вовсе не такие огромные, как показалось вначале. Просто каждая из букашек сжимала в челюстях детальку, посверкивающую искрами электрических разъёмов. И каждый из тараканов стремился внедрить свою частицу небывалого лего в ноги, бока, глаза Федота.