Страсть Клеопатры - [47]

– Удивительно, – тихо сказал Алекс.

– Что именно? – не поняла она.

– Удивительно, что горе в сочетании с телесным повреждением вместе могут создать такую красоту, – рассеянно заметил он отстраненным тоном. – Но думаю, что никаких тайн тут нет. Не зря ведь говорят, что алмазы рождаются в результате жестоких катаклизмов, происходящих глубоко в земле.

– Но это же не алмазы, Алекс. Просто мои глаза.

– Но они прекрасны, как бриллианты, – сказал он. – Подозреваю, что именно из-за этого вы и не хотели мне их открывать.

– С чего бы это?

– Возможно, опасались разбудить во мне мои былые романтические чувства.

– Надеюсь, я все-таки не настолько тщеславна.

– Конечно, нет. Вы вовсе не тщеславны. Только хочу заверить вас, что я оставил в прошлом все свои надежды в отношении вас, даже самые иллюзорные. Был период до нашей поездки, когда я собирался ждать вас целую вечность. Я поклялся, что настанет такой день, когда вы увидите в моих чувствах к вам нечто большее, чем обременительную обузу.

– Алекс, я никогда не считала ваши чувства обузой.

– Считали, и это было вполне объяснимо. Ведь это в основном мой отец хотел поженить нас. Мой отец и ваш дядя. Мог ли я что-либо противопоставить мужчине, который на самом деле завоевал ваше сердце? Как только в вашу жизнь вошел мистер Рамзи, сразу стало понятно, что я проиграл. И сейчас я с этим смирился. Единственное, о чем я сожалею, это лишь о том, что несколько раньше я мог бы проиграть более изящно.

Алекс имел в виду тот неприятный вечер на направляющемся в Египет корабле, когда он настойчиво приводил ей всевозможные полуправдивые и предосудительные события из истории Египта с целью высмеять и опорочить в глазах Джулии своего нового конкурента. Но, что хуже всего, он не отказался от своих слов даже тогда, когда всем стало очевидно, насколько это огорчает их египетского компаньона по путешествию.

И все же он был довольно несправедлив к самому себе, и это уже вошло у него в привычку. История знает отвергнутых поклонников, которые делали вещи и похуже, чем затевали небольшую перепалку за обеденным столом.

– Вы настоящий джентльмен, Алекс Саварелл, и останетесь таковым навсегда.

– Вы слишком добры ко мне.

– Потому что вы не заслуживаете ничего иного, кроме доброго отношения.

– Я просто хотел сказать, что вы спокойно можете раскрываться передо мной с любой стороны – это делает вас еще более утонченной. Вы теперь свободны, Джулия. Свободны от моих прежних чувств, которые уже не вернутся, хотя я продолжаю относиться к вам с большим почтением. Но боюсь, что вас освободила от этого моя одержимость той безумной женщиной.

– Ох, Алекс. Я не уверена, что это соизмеримая цена.

– Что ж, к счастью, я единственный, кто должен будет ее платить.

– Но только до тех пор, пока будете настаивать на том, чтобы брать на себя ответственность за чье-то безумие и бредовые идеи, – возразила Джулия.

– Но не находите ли вы во мне какую-то глубинную слабость? – спросил Алекс. – Что-то такое, что оттолкнуло вас? Что-то, оттолкнувшее также и ее, заставившее ее так опрометчиво уехать на машине, несмотря на мой ярый протест?

– Разумеется, нет!

– Значит, очевидных изъянов во мне все-таки нет. Приятно это сознавать.

– Правда, в вас есть те же слабости, которые присущи многим мужчинам высокого происхождения.

– И какие же? – спросил он, вопросительно подняв бровь.

– Вы в меру упрямы, и у вас есть тенденция к тому, чтобы избегать сильных чувств.

– Рамзи определенно поощряет вас к тому, чтобы более свободно высказывать свое мнение. Я заметил это. Значит, вы не согласны с моим отцом?

– В каком смысле? – насторожилась Джулия.

Она рассчитывала собрать больше информации об Эллиоте, что-нибудь, помимо слухов о том, что он был замечен во многих казино по всей Европе, и нескольких упоминаний от Алекса о суммах, которые он присылал своей семье. Она скучала по Эллиоту.

– Он сказал это совсем недавно, – признался Алекс. – Собственно, я услышал это случайно, когда он заявил своему другу, что мое спасение состоит в том, что я не умею чувствовать глубоко. Что бы он подумал обо мне теперь, если бы узнал, что меня снедает любовь к какой-то безумной соблазнительной истеричке?

– Со стороны Эллиота было несправедливо говорить о вас такие вещи, – ответила она.

Джулия действительно так считала, потому что в Алексе, несомненно, было что-то очень человечное, что-то чистое и непорочное.

– Неужели? – сказал Алекс. – Думаю, это не так. Потому что он был убежден, что тот, о ком он говорил, не способен на настоящие чувства.

– Но на самом-то деле вы – человек глубоких чувств, Алекс. Это абсолютно очевидно. И каким бы болезненным ни было то, что вы пережили в Каире, вы приобрели новый чувственный опыт, который необходимо принять. Осмелюсь предположить, что многие женщины могли бы счесть вас очень привлекательным.

Алекс улыбнулся и потупил взгляд, точно застенчивый подросток.

– Видите ли, Алекс, – продолжала она, – порой сострадание можно постичь только через потери. Порой с нами происходят перемены, сопровождаемые проявлениями жестокости, но при этом мы все же меняемся к лучшему.

– К примеру, взять хотя бы ваши глаза, – сказал он.