Страсть и цветок - [40]

Князь затаил дыхание.

— Да, станцуй, мое сокровище!

Она встала и прошла на середину комнаты.

Сияние свечей, установленных в хрустальных бра, играло в золоте ее волос, глаза были напоены нежностью и любовью.

С минуту она простояла неподвижно, как бы вслушиваясь в звуки музыки, что настроят ее и поведут в танце.

И вот танец начался. Князь видел его впервые. Он знал, что так велит танцевать ее сердце, любовь, которая захватила ее душу.

То был танец света и радости, источаемых не этим миром, но горним, божественным.

Она простерла руки перед собой, словно желая охватить или постичь торжество любви, и тут же, как бы осознав бесплодность этой попытки, воздела ладони к Небесам, моля о помощи и благословении.

И как когда-то на сцене, она сумела показать князю, что она не одна в этом танце, что рядом с ней присутствует другой человек, тот, кого любит она и кто любит ее.

Она с такой поразительной достоверностью явила это воображению князя, что на миг он совершенно уверовал, будто Локита танцует не одна, будто рядом и вокруг нее кружатся другие фигуры.

Мелодии их душ находились меж собой в таком глубоком созвучии, что князю внезапно очень ясно представилось — Локита сейчас думает о его матери.

Казалось, она вызвала самый ее дух, и князь уже не сомневался, что мать его с ними, может их видеть и слышать, и он уже словно услышал обращенные к нему слова.

Ощущение было до того сильным и непреодолимым, что он, не помня себя, вскочил с кресла и крикнул:

— Остановись!

Локита, словно выхваченная из состояния транса, внезапно застыла. Руки ее тянулись к невидимому, рот полуоткрыт, глаза беспомощно блуждали.

— Я сказал — остановись, — изменившимся голосом промолвил князь. — Я не могу обманывать тебя. Я должен сказать правду.

— Правду… — Голос Локиты, казалось, долетал до него с дальнего расстояния.

— Да… правду. Я люблю тебя, я боготворю, я обожаю тебя! Я припадаю к твоим ногам, мое счастье. Но я должен сказать тебе: мы — не муж и жена.

Она стояла неподвижно, не проронив ни слова. Он продолжал:

— Я не имею права жениться на тебе. По закону я должен испросить разрешения царя. Но я весь без остатка принадлежу тебе одной. Каждый мой вздох полон тобой, я клянусь перед Богом и памятью моей матери, что я никогда не оставлю тебя, что до конца наших дней буду любить и беречь тебя.

Наступило молчание, такое пронзительное, что казалось, оба они ни словом, ни вздохом не способны нарушить его.

Затем, словно чувствуя, что она удаляется от него, хотя она не сделала ни шагу, он закричал, срывая от нестерпимой боли голос:

— Если ты в самом деле любишь меня, если любишь меня так, как люблю тебя я, все остальное не имеет значения! Любовь выше всех законов, которые придумали люди. Ответь, неужели ты в это не веришь?!

Локита не в силах была пошевелиться. Только руки ее бессильно поникли. Она вдруг стала совсем крошечной и беззащитной.

Князь хотел было шагнуть к ней, но заставил себя сдержаться и проговорил:

— Я сказал тебе это, потому что люблю тебя, потому что не вынес бы, если бы меж нами пролегла ложь. Скажи мне, что тебе важна только наша любовь, что все остальное не имеет значения. Скажи мне это сейчас!

Он уже не просил, он требовал. Шепотом, таким тихим, что он едва мог различить сказанное, Локита проговорила:

— Я должна… подумать… Должна… подумать…

Закрыв лицо руками, она повернулась и очень медленно двинулась двери.

Глава 6

Локита и Мари не спеша прогуливались по бульвару Мадлен.

В течение всей прогулки обе почти не нарушали молчания.

Казалось, минуло уже столетие с той поры, когда они устремились из Лондона обратно в Париж, что бы вновь искать убежища от всего рода человеческого.

Даже теперь — хотя последние несколько дней она пыталась заново привыкнуть к такому знакомому для себя образу жизни — всякий раз, когда воспоминания уносили ее к князю, слезы наворачивались на ее глаза и начинали трястись губы.

«Почему я не сделала того, что он от меня ждал?» — Этим вопросом она поминутно терзала себя в течение каждой ночи.

Этот вопрос мучил ее и днем, не давая сосредоточиться ни на какой другой мысли, наполняя все ее существо чувством безысходности.

Когда она бросилась вон из дома лорда Марстона, приказав лакею в холле кликнуть для нее наемный экипаж, она, как дитя, устремилась за помощью к той единственной женщине, что оберегала и пестовала ее всю жизнь.

И лишь когда экипаж остановился у дверей пансиона в Айлингтоне, она, придя в себя, вспомнила, что не вправе огорчать и расстраивать Энди, и принялась лихорадочно измышлять возможные оправдания своему возвращению.

Войдя в дом и не встретив внизу ни души, она стремглав бросилась наверх в покои мисс Андерсон.

Взявшись за дверную ручку, она затаила дыхание и, собрав остаток сил, заставила себя войти в комнату со спокойным выражением лица.

Энди, которая еще не спала, приподняла голову неспешно, поскольку, очевидно, собиралась увидеть перед собой Мари. Увидев же Локиту, она громко воскликнула:

— Почему ты здесь? Почему ты вернулась?

Локита подошла к ее постели, встала на колени у изголовья и, тщательно подбирая каждое слово, нежно произнесла:

— Энди… миленькая моя… я пришла… просить у тебя совета…