Страшные сады - [31]
Это был июнь 1940 года, 14 июня. 22-го Петэн подписал перемирие с Германией. Нам с Люс было по семнадцать лет. Жерару шел семнадцатый год. 15 июня он уже покинул Вильнёв. И с того дня Люс никогда больше не возобновляла со мной свои доморощенные спектакли… В театре выходной, мсье, выходной, за отсутствием молодого премьера!.. Я стал недостоин даже того, чтобы подкидывать реплики!»
Вот мы и на месте. Том самом. Около фонтана Сен-Жак. Там, где Макс Кляйн начал стареть, когда ему еще не исполнилось и двадцати. Его руки расставлены в стороны, он словно ищет что-то — направо, налево, у него вид человека, выбитого из колеи. И конечно же его призраки исчезают, он теребит свой воротник, он слегка растерян.
«Вам знаком Вильнёв, мсье?.. Вы позволите мне показать вам город?.. Так вы его сможете лучше представить… Для того чтобы писать, мне кажется, места должны быть неразделимы с самой историей…»
Вот и приехали. Я тебя раскусил. Я разгадал твою уловку. Ты заставишь меня совершить путешествие, паломничество — мелодраматические световые и музыкальные эффекты на каждой остановке подразумеваются. А в конце спросишь, можно ли из этого сделать книгу… После всего… Тем лучше, если тебе от этого будет легче… Я не склонен ставить его на место, если честно, я сам хочу узнать конец этой слезливой истории.
«Вы мне доставите огромное удовольствие…»
И мы пустились в путь. И с первых шагов он снова опрокинулся в прошлое, голос звучал размеренно, в такт его старческой походке.
«Потом, в первые дни войны, Люс и я, мы на какое-то время потеряли друг друга из виду. Исключительно по моей вине. Я вернулся в обывательский мир, сдавал выпускные экзамены, вгрызался в первый медицинский курс в Монпелье. Но даже приезжая в „Тутовый сад“, к родителям, я обходил Обитель стороной. Из страха снова потеряться, или, может, выход моим чувствам преграждал Жерар, и я не хотел, чтобы Люс унижала меня, посылала ко всем чертям. Перестать отираться вокруг, сидеть дома, изображая сынка из приличной семьи, нет, я просто не мог. Как не мог я запретить себе перечитывать „Сида“, безумно тоскуя. Но изменять безумной любви, притворяясь будничным и разумным, этому, да, я научился. Я глотал огромными порциями дурацкого романтизма извращенные наслаждения страсти, принесенной в жертву социальным условностям и трагедии истории. Ибо не сомневался, что демаркационную линию в итоге прорвут и немцы дойдут до Средиземного моря. Тогда нас начнут травить, как травили евреев в оккупационной зоне, меня публично осудят, она будет горевать и сожалеть о моей любви… Что за чушь! Моя мать не была еврейкой. А значит, и я тоже. Подумаешь, мой отец еврей! Но и этого вполне достаточно, чтобы мы были в опасности, я так думал. Только мои родители плевали на это. Всем своим видом они совершенно некстати демонстрировали полную безмятежность. Конечно, они знали, но… В любом случае, мы были в недосягаемости, правда ведь, здесь, в свободной зоне, под защитой статуса моего отца как представителя власти, и ко всему прочему нас не в чем было упрекнуть… Евреи, которых изводили в оккупационной зоне, были простолюдинами, естественно, не слишком опрятными, по крайней мере непредусмотрительными… Смутно я понимал, что мои родители сами себя обманывали, совершенно сознательно, может, для того, чтобы успокоить меня… Отец иногда крепко прижимал к себе маму, и они оба проглядывали газеты с похоронным видом. Но несмотря ни на что, они и я, мы пытались делать хорошую мину при плохой игре.
Эти безоблачные дни тянулись до ноября 1942 года. А 12 ноября, в морозный день, когда оголенные лезвия ножей ледяного холода пронзали всех жителей города насквозь, войска Вермахта прошли через Вильнёв и начали свою высадку. Мотоциклы с колясками и без, открытые автомобили с надменными офицерами… Когда люди в форме ступали на тротуары, замки жалобно скрипели в дверях. Некоторые отчаянные смельчаки, или просто зеваки, оставались стоять вдоль улиц, чтобы рассмотреть захватчиков, глядя им прямо в глаза, демонстрируя свое презрение этим колорадским жукам, как их уже успели здесь окрестить. А тем временем самолеты „Люфтваффе“, на небольшой высоте пролетающие над городом, приземлялись в Пюжо, совсем неподалеку. Я тогда околачивался около двери монастырской ограды, руки в карманы… помню, как я обернулся с разинутым ртом, уставившись в небо, словно счастливец, восхищенный зрелищем фейерверка. А потом, вдруг осознав разверзнувшийся ад, я припустил домой. Туда, где достоинство и оптимизм все еще были уместны. Нет никаких причин на то, чтобы фрицы проявили интерес именно к нам. Мы не были ни солдатами, ни тем более участниками Сопротивления, мы на себе испытали продовольственные карточки, даже не отоваривались на черном рынке!.. Мои родители не верили ни одному собственному слову, но предпочитали не прозревать, чтобы продлить былые счастливые времена. Каждый вечер они одевались к обеду — земляные груши и несколько граммов плохого мяса в хорошие дни.
Немцы сразу принялись за дело. Реквизиции начались практически мгновенно. Несколько дней спустя после прибытия этих господ в Вильнёв, почти на рассвете, к нам в летний домик пожаловал какой-то человек в серо-зеленой форме Вермахта, адъютант старшего по званию офицера. Он говорил по-французски, уверенно. Наш дом реквизируется для превращения в местный штаб. Если нужно, нам оставят верхние помещения на пару дней, а потом мы должны будем вернуться в наш основной дом, в Юзес. Но лучше всего освободить помещения прямо сегодня. Он пролистал какие-то бумаги, заметив мельком, что Кляйн — это еврейская фамилия, разве нет?.. Мой отец согласился. Тот человек запихнул свои бумаги в карман кителя, без тени улыбки. Я был свидетелем всего этого сквозь полузакрытое окно ротонды гостиной. Он не мог видеть меня. У калитки Обер-кто-то ждал его в „мерседесе“ с открытым верхом. На пассажирском сиденье смеялась, повернувшись к нему, молодая девушка в полицейской светло-синей пилотке. Серая мышка.
Германия, 1939 год. Тринадцатилетняя Магда опустошена: лучшую подругу Лотту отправили в концентрационный лагерь, навсегда разлучив с ней. И когда нацисты приходят к власти, Магда понимает: она не такая, как другие девушки в ее деревне. Она ненавидит фанатичные новые правила гитлерюгенда, поэтому тайно присоединяется к движению «Белая роза», чтобы бороться против деспотичного, пугающего мира вокруг. Но когда пилот английских ВВС приземляется в поле недалеко от дома Магды, она оказывается перед невозможным выбором: позаботиться о безопасности своей семьи или спасти незнакомца и изменить ситуацию на войне.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.
Сухум. Тысяча девятьсот девяносто пятый год. Тринадцать месяцев войны, окончившейся судьбоносной для нации победой, оставили заметный отпечаток на этом городе. Исторически желанный вождями и императорами город еще не отошел от запаха дыма, но слово «разруха» с ним не увязывалось. Он походил на героя-освободителя военных лет. Окруженный темным морем и белыми горами город переходил к новой жизни. Как солдат, вернувшийся с войны, подыскивал себе другой род деятельности.
Когда пожилой Мюррей Блэр приглашает сына и дочерей к себе на ферму в Нью-Гэмпшир, он очень надеется, что семья проведет выходные в мире и согласии. Но, как обычно, дочь Лиззи срывает все планы: она опаздывает и появляется с неожиданной новостью и потрепанной семейной реликвией — книгой рецептов Фанни Фармер. Старое издание поваренной книги с заметками на полях хранит секреты их давно умершей матери. В рукописных строчках спрятана подсказка; возможно, она поможет детям узнать тайну, которую они давно и безуспешно пытались раскрыть. В 2019 году Элизабет Хайд с романом «Спросите Фанни» стала победителем Книжной премии Колорадо в номинации «Художественная литература».
«У крутого обрыва, на самой вершине Орлиной Скалы, стоял одиноко и неподвижно, как орёл, какой-то человек. Люди из лагеря заметили его, но никто не наблюдал за ним. Все со страхом отворачивали глаза, так как скала, возвышавшаяся над равниной, была головокружительной высоты. Неподвижно, как привидение, стоял молодой воин, а над ним клубились тучи. Это был Татокала – Антилопа. Он постился (голодал и молился) и ждал знака Великой Тайны. Это был первый шаг на жизненном пути молодого честолюбивого Лакота, жаждавшего военных подвигов и славы…».
Овдовевшая молодая женщина с дочерью приезжает в Мемфис, где вырос ее покойный муж, в надежде построить здесь новую жизнь. Но члены религиозной общины принимают новенькую в штыки. Она совсем не похожа на них – манерой одеваться, независимостью, привычкой задавать неудобные вопросы. Зеленоглазая блондинка взрывает замкнутую среду общины, обнажает ее силу и слабость как обособленного социума, а также противоречия традиционного порядка. Она заставляет задуматься о границах своего и чужого, о связи прошлого и будущего.
Отчего восьмидесятилетний Батист В***, бывший придворный живописец, так упорно стремится выставить на Парижском салоне свой «Семейный портрет», странную, несуразную картину, где всё — и манера письма, и композиция, и даже костюмы персонажей — дышит давно ушедшей эпохой?В своем романе, где главным героем является именно портрет, Ф. Шандернагор рассказывает историю жизни Батиста В***, художника XVIII века, который «может быть, и не существовал в действительности», но вполне мог быть собратом по цеху знаменитых живописцев времен Людовика XIV и Людовика XV.
Род занятий главного героя, как и его место жительства, — слагаемые переменные: модный фотограф, авиапилот, бармен. Постоянно меняющаяся действительность, поиск точки опоры в вихревых потоках, попытки обрести себя. Эта книга о том, как поймать ветер и что такое сила притяжения, как возникают модные тенденции в фотографии и зарождаются ураганы… как умирает и рождается чувство.Блуждая по лабиринтам своего внутреннего мира, герой попутно исследует мир окружающий, рисуя перед нами живописнейшие картины современного американского общества.Второй роман молодого канадского автора, блестяще встреченный и публикой, и критиками, привлекает «мужским взглядом» на жизнь и яркой образностью языка.
Третье по счету произведение знаменитого французского писателя Жоржа Перека (1936–1982), «Человек, который спит», было опубликовано накануне революционных событий 1968 года во Франции. Причудливая хроника отторжения внешнего мира и медленного погружения в полное отрешение, скрупулезное описание постепенного ухода от людей и вещей в зону «риторических мест безразличия» может восприниматься как программный манифест целого поколения, протестующего против идеалов общества потребления, и как автобиографическое осмысление личного утопического проекта.
Флориану Зеллеру двадцать четыре года, он преподает литературу и пишет для модных журналов. Его первый роман «Искусственный снег» (2001) получил премию Фонда Ашетт.Роман «Случайные связи» — вторая книга молодого автора, в которой он виртуозно живописует историю взаимоотношений двух молодых людей. Герою двадцать девять лет, он адвокат и пользуется успехом у женщин. Героиня — закомплексованная молоденькая учительница младших классов. Соединив волею чувств, казалось бы, абсолютно несовместимых героев, автор с безупречной психологической точностью препарирует два основных, кардинально разных подхода к жизни, два типа одиночества самодостаточное мужское и страдательное женское.Оригинальное построение романа, его философская и психологическая содержательность в сочетании с изяществом языка делают роман достойным образцом современного «роман д'амур».Написано со вкусом и знанием дела, читать — одно удовольствие.