Страшные истории Сандайла - [81]

На абажуре розовой лампы с изнанки выжжено пятно, но выбросить ее у меня не поднимается рука. Тем более что этой ночью Джек без нее не обойтись. В ближайшие несколько месяцев ей понадобится вся помощь, которую только можно оказать. Я мысленно делаю зарубку съездить завтра в магазин и купить новый абажур.

В комнате есть и другие вещи, внушающие мне беспокойство. Небольшой череп то ли оленя, то ли теленка с блестящими вороньими перьями в глазницах. Экземпляр «Чувства и чувствительности» Джейн Остин с аккуратно обведенными красной шариковой ручкой «Р», «О» и «Б». Нога манекена в кеде, покрытая каким-то липким веществом со сладковатым запахом. Я с опаской ее нюхаю. Меласса. Стоит мне ее поднять, из сломанной лодыжки мириадами сыплются муравьи. Я с содроганием швыряю ногу в мусорную корзину и спрашиваю:

– Это еще что за хрень?

– Магия, – отвечает сестра.

– Давай-ка ты завязывай со всей этой дурью.

– Дурь не дурь, а сработало.

Когда все это наконец отправляется в помойку, комната приобретает почти нормальный вид.

– Отлично, – говорю я.

– Может, пойдем проведаем собак? – спрашивает Джек, теребя прядку волос.

– Если хочешь, иди сама, у меня еще есть одно дельце.

С этими словами я выдвигаю ящичек и начинаю методично шарить в ее нижнем белье.

– Что ты делаешь?

– Лучше сразу скажи мне где, – говорю я, – так будет гораздо быстрее.

Она молча закусывает прядку волос и складывает бантиком губы, которые теперь похожи на маленькое сердечко.

На мой вопрос она ничего не отвечает, но я в конечном итоге все же его нахожу – небольшой пакетик, примотанный скотчем к днищу комода. Белый порошок из него отправляется в пакет для мусора. Муравьи от него буквально сходят с ума. Я жду, что Джек устроит мне из-за него скандал, но она лишь смотрит на меня своими беличьими глазами, плотно сжав губы, словно их соединили стежком.

Мы с сестрой расположились у загона для собак. Сейчас, в конце апреля, пустыня уже превратилась в раскаленную печку, и Джек, стоит ей пошевелиться, тут же начинает тошнить, поэтому мы удобно лежим на заднем дворе под старым пляжным зонтом, который нам принес Павел, потягивая охлажденный чай. На нас ношеные полосатые пижамы Фэлкона и большие солнцезащитные очки. Нам весело. Порой мне кажется, что последних двух лет не было вообще.

Псы лежат в тени дерезы и часто дышат, высунув языки.

– А где Келвин? – неожиданно спрашиваю я.

– Умер, – отвечает Джек.

В ее голосе действительно промелькнула нотка радости или это лишь шутка моего воображения?

От печального известия о Келвине меня разбирает тоска. Хороший был пес, очень хороший. Я вспоминаю его улыбку и пышный султан хвоста.

– Что делать, он уже был старик, – твердо заявляю я, надеясь, что от этих слов мне станет чуть лучше.

– Это точно, – отвечает Джек, – что да, то да.

В ее голосе явно что-то пробивается, какой-то маленький острый шип. Я с опаской поглядываю на нее. Теперь, в отсутствие чудовищно расширенных зрачков, ее глаза вновь обрели насыщенный светло-голубой цвет. Каждое утро я обшариваю нашу комнату, но ничего не нахожу.

Джек этого, похоже, еще не осознала, но свою задачу я вижу совсем не в том, чтобы ее обхаживать. В рамках моей роли я должна стать человеком, не внушающим ей ничего, кроме ненависти, и отказывающим в том, чего ей так хочется. Только потому, что никто другой, кроме меня, делать этого не станет. Я собираюсь защитить как ее саму, так и ее ребенка, и, может, потом она много лет не будет испытывать ко мне за это никакой благодарности, но в конечном итоге все же поймет. Хотя, может, и нет. Сил все это вынести мне придает бесценное сокровище, прячущееся в самых глубинах сердца, – мой незыблемый и такой замечательный секрет. Порой мне кажется, что Джек обо всем догадалась. Я перехватываю ее взгляд, она смотрит на меня, спрятав в тени лицо.

– Дай мне ту штуку, – говорит Джек.

Моя гигиеническая помада превратилась для нее в навязчивую идею.

Я передаю ее сестре. Она обладает приторным запахом, а на вкус отдаленно напоминает лимон. На тюбике изображен бегемот, над ним бегут два слова – «Пинкопотамус Цитрон». Эта помада – один из трех предметов, которые я захватила с собой, когда три недели назад уезжала из кампуса. Делиться ею с Джек мне представляется совершенно правильным, но в груди все равно всплывает знакомый пузырек обиды. У нее давно вошло в привычку претендовать на половину того, что есть у меня, даже если речь идет о самой малости.

Я так думаю, мне еще повезло, что Джек зациклилась именно на помаде, а не на машине или на зеленом мобильном телефоне. Впервые он сердито заверещал на следующее утро после моего отъезда. Я отстучала Эйже сообщение: «В семье ЧП, машину верну при первой же возможности». Потом выключила телефон и вместе с ключами от автомобиля зашвырнула подальше в ящичек.

– Тебе нужен лосьон, – говорю я Джек, – еще немного, и ты обгоришь.

– А тебе-то какое дело? Ребенку солнечный ожог не навредит.

Я чувствую, что заливаюсь краской. Мне казалось, я все делала тонко и незаметно, подсовывала ей лишний фруктик, заставляла выпить еще один стакан молока, напоминала о витаминах и следила за тем, чтобы она спала после обеда. Говорила умные фразы типа «Твоему организму пришлось очень многое пережить» или «Расслабься, позаботься о себе». А должна была сразу догадаться, что сестра видит все мои поступки насквозь.