Страшная тайна - [22]

– Тогда почему вы…

– Или! Кто знает – может быть, это самая ужасная картина. Может быть, самая что ни на есть уродливая.

– Так какая она?

– Я никому не скажу. Но я открою, что на картине изображена женщина.

– И как она называется?

– Или! Может быть, это и не женщина. Может быть, это мужчина. Знаешь, как я называла её?

– Как?

– «Мать глядит вниз на землю и плачет». А знаешь почему?

– Нет.

– А хочешь узнать почему?

– Да.

– Именно. – Она снова рассмеялась и вытолкала меня из студии. – Жди здесь. Мне нужно зайти в туалет. Моё проклятие – мочевой пузырь как у карликового пуделя. – Она закрыла дверь. Я ждал. Я готов был поклясться, что она снова принялась говорить сама с собой, но я не мог разобрать ни слова. Потом дверь открылась, и на площадку вышла Хасимото в паре круглых очков в красной оправе на носу. Она быстро прикрыла за собой дверь и протянула мне руку. – Проводи меня до машины.

Я взял её под руку и вывел на улицу. У тротуара было припарковано несколько машин: мамин фургон, «Фольксваген» миссис Сэдли, старая папина «Хонда» и «Феррари», закрытая чехлом. Хасимото указала на закрытую «Ферари».

– Вот эта мне нравится, – заметила она.

– А вы знаете, что там внутри? – спросил я.

Хасимото отрицательно покачала головой.

– А хотите знать?

– Ха! – хохотнула Хасимото. – Ты мне нравишься, дружок! Чмоки! Чмоки!

На дороге показался красный «Линкольн Таун Кар». Она пожала мне руку и села в машину.

12 Смелая идея Джоанны

Я попытался припомнить, с чего это мне взбрело в голову выйти на улицу. Хасимото действительно удалось отвлечь меня от чувства вины, но как только она скрылась из виду, оно обрушилось на меня с прежней силой.

Из-за меня Эвертон потеряла работу. Из-за меня умер мистер Шорби. Из-за меня столкнулись две машины. И даже Джоанна проиграла в «Монополию», чтобы я мог выиграть. Мысленный список последствий моих желаний показался мне едва ли не тяжелее бутылочки у меня в кармане. Я чувствовал себя страшно уставшим. Вытащив бутылочку из кармана, я тупо уставился на неё.

– На что это ты смотришь? – раздался голос у меня за спиной.

Я резко обернулся. На лестнице, в тени дома, сидела Джоанна. Выйдя на улицу, я сначала её не заметил, но теперь быстро сунул бутылочку обратно в карман.

– Ты должна со мной вежливо разговаривать, – заметил я.

– Я и разговариваю вежливо, – фыркнула Джоанна. – Если хочешь большего, придется тебе одолеть меня не только в «Монополию».

Я осторожно шагнул к ней, как если бы приближался к шаткой и ненадёжной клетке с медведем.

– Что ты здесь делаешь?

– Просто вышла проветриться. Иногда мне нужно отдыхать от мамы. Она доводит меня до белого каления.

– Разве можно так говорить о…

– О ком? О больной? О человеке, у которого рак? От того, что она болеет, с ней ничуть не легче и достаёт она не меньше, – засмеялась Джоанна. – Иногда даже больше. Она повернута на идее позитива. «Давай смотреть на жизнь позитивнее, Джоджо. Улыбнись, детка!»

– Джоджо. Она тебя всё время так называет?

– Да, и если ты хоть раз назовёшь меня так, забудь про наше пари. Я тресну тебя с такой силой, что твои зубы будут собирать всю дорогу отсюда до морга.

– Отродясь не видел таких сердитых людей, как ты, – покачал я головой.

– Заткнись.

– Ты давно здесь живёшь?

– На полгода дольше, чем ты. А тот чокнутый на последнем этаже здесь целую вечность живёт.

– Доктор Мандрагора?

– Да, но если он доктор, то я твоя фея-крёстная. Брэкли въехали сюда за месяц до тебя, итого недель шесть назад.

– Что ты о них думаешь?

– Ну как, они смешные, но занятные. Всё равно, как если твои соседи Кардашьяны. Они наверняка свалят отсюда в ближайшем будущем. Да и вы наверняка спите и видите, как съедете.

– Мы обсудили такой вариант. Но нам деваться некуда. Папа ухитрился подписать договор аренды на год.

Джоанна покачала головой:

– Ого. Готова поспорить, что вы первые за историю Брайт-хауза, кого удалось развести на такое.

– Да уж, переговорщик из моего отца так себе.

– Отстой. – Она закатила глаза: до нашего слуха донеслись звуки гавайской музыки. – А ещё тут живёт этот Джимми Хайд, вот уже пять лет и один месяц ровно.

– А он тут что забыл?

– Без понятия. Ты, наверное, уже заметил: он почти не выходит из квартиры. И ещё Хасимото, она тоже здесь пять лет и один месяц ровно. Но она тут не живёт, так что это не считается. А ещё Алехандро Агильер, но он здесь работает. И завершается этот список его начальством, старой доброй миссис Эпплъярд, которой и принадлежит эта помойка.

– А давно она у неё в собственности? – поинтересовался я.

– Не знаю… Но я один раз была в студии Хасимото, и она сказала, что миссис Эпплъярд унаследовала её от своего мужа. Говорит, нам стоит порадоваться, что его больше нет. Очевидно, он был ещё большим жуликом, чем она.

Я попытался представить большего жулика, чем миссис Эпплъярд, а затем спросил:

– А вы зачем здесь живёте?

– А ты как думаешь? Из-за мамы. Оказывается, лечение рака дорого обходится. И она давно не может работать. Мне пришлось уйти из старой школы и перейти в эту.

Мы оба помолчали.

– Ты сказала, что была в студии Хасимото? – спросил я чуть погодя. – А меня она заверила, что никого не пускает внутрь.