Страшная тайна - [6]
– Ну, это почти что быть кентавром, – ответил Стэн. И добавил после долгого молчания: – Хочу в следующей жизни быть кентавром. Надеюсь, это можно устроить. – И после еще более долгого молчания: – Позвони-ка доктору, пора.
Телефон был в кухне. Я пошел туда и обнаружил, что возле телефона лежит блокнот, в котором аккуратно записан номер врача. Помню, когда я набирал номер, то подумал, что поступаю нехорошо по отношению к юному Тимотео. Ведь я был одним из тех немногих, кто мог бы горевать по нему, но горевал я только по Стэну. В следующий миг я опять начисто забыл о Тимотео. Стэн все очень тщательно организовал. К моему изумлению, врач сам подошел к телефону и пообещал, что приедет через пять минут. Я повесил трубку и вернулся в спальню.
– Стэн… – позвал я.
Никто мне не ответил. Похоже, Стэн хотел испустить последний вздох в одиночестве, без посторонних глаз. Умирая, он наполовину свесился с кровати. Я осторожно поднял его и положил обратно на постель.
– Стэн! – снова окликнул я мертвый сумрак.
Ничего. Я ничего не чувствовал.
– А ведь кто-то обещал тут задержаться, – сказал я вслух.
И все равно ничего.
Глава вторая
Ближе к Рождеству, более или менее уладив всякие крупные и мелкие дела, связанные со смертью Стэна, я всерьез взялся за список, который он мне оставил. Там было пять человек, из них две женщины. Судя по адресам, одна женщина была англичанка, другая американка. Мужчины были из Англии, Голландии и – тут мне пришлось заглянуть в атлас – да, из Хорватии. Я вздохнул и попытался настроиться на то, как будет интересно поездить по миру, познакомиться со всеми кандидатами под разными выдуманными предлогами. По крайней мере трое из них говорили со мной на одном языке. Наверное, надо считать, что мне повезло. Еще Стэн указал даты рождения всех кандидатов, кроме хорвата. Девушка-англичанка и голландец были молоды. Ей – двадцать, ему – двадцать четыре. С моей точки зрения, это было преимущество. Остальным кандидатам перевалило за сорок. Меня это несколько пугало. Самому-то мне только что исполнилось двадцать шесть, и брать в ученики человека настолько старше я робел.
Но я все равно поставил себе цель разыскать всех.
Мне бы не хотелось подробно рассказывать, как это было муторно. Поскольку меня постоянно отвлекал сосед, о котором речь впереди, а у мамы возникло понятное и естественное желание, чтобы хотя бы один из ее сыновей приехал домой на Рождество, на все прорицания, разъезды и расспросы у меня ушло полтора месяца без перерыва.
Я слетал в Амстердам разыскать голландца – его звали Корнелиус Пунт, – но самого его не нашел, а только узнал, что он получил какой-то там грант, который дал ему возможность повидать мир. И Пунт этой возможности не упустил. Я помчался в Авиньон, где его видели в последний раз, и обнаружил, что он собирался в Рим, в Афины, а оттуда в Иерусалим. За следующие четыре дня я едва умом не тронулся от общения с сотрудницами греческих и итальянских телефонных компаний, но потом вернулся домой и обнаружил факс, в котором один магид, побывавший в Израиле, сообщал мне, что Пунт улетел в Австралию. Я махнул рукой и решил подождать, когда он вернется.
Вскоре после этого мои американские информанты выследили ту женщину, что постарше, Тэнси-Энн Фиск. Я уже собрался лететь в Огайо, как все мои источники прислали срочные сообщения, что этого делать не стоит. Фиск уехала в какой-то особенный женский санаторий, куда мужчин вообще не допускают. Я справился в магидских хрониках, что это за санаторий, и несколько встревожился, обнаружив пометку «крайне сомнительная эзотерика». Впрочем, возможно, Тэнси-Энн обратилась туда безо всякой задней мысли – просто хотела отдохнуть. Оставалось только дожидаться, когда она вернется.
Разыскать англичанина Мервина Тарлесса было ничуть не легче. В конце концов оказалось, что он уехал в Японию с лекционным турне. Что же касается хорвата по фамилии Габрелисович, мне нет нужды напоминать, что там шла война. Мои источники в НАТО с сожалением сообщали, что он числится без вести пропавшим.
Тогда я с некоторым облегчением отправился на поиски девушки-англичанки. По крайней мере, мы с ней находились в одной и той же стране. Кроме того, она была моложе меня и, судя по списку Стэна, обладала самым ярким талантом, хотя никогда ничему не училась. В глубине души я надеялся, что именно ее и выберу. И даже позволял себе представлять ее в крайне притягательном виде – как девушку хорошенькую и умненькую, учить которую будет одно удовольствие. Так и видел, как излагаю ей все магидские законы. Мечтал, как она будет внимать каждому моему слову. Прямо предвкушал, как мы познакомимся.
Найти ее тоже оказалось непросто.
У нее была довольно затейливая семейная история. Оказалось, что адрес, который у меня был, – это адрес ее бристольской тетки, сестры отца. Мари, судя по всему, поехала в Бристоль учиться. На теткином пороге я очутился в проливной дождь, и мимо меня туда-сюда шныряли мокрые дети. Миг – и дети, вопя и размахивая кулаками, повалились в кучу за спиной у тетки. А она, перекрывая гвалт, прокричала мне, что бедняжка Мари поехала к матери в Лондон – странно, что я ничего не знаю. Родители-то у нее развелись. Печальная история. Я заорал, что мне необходим ее лондонский адрес. Тетка провизжала, что не помнит, но, если я обожду минутку, она спросит у невестки. Я простоял на крыльце под дождем еще минут пять, глядя поверх кучи детей, как тетка говорит по телефону в прихожей. Наконец она вернулась и прокричала мне неправильный адрес. Я его записал – он стал еще неправильнее из-за мокрой бумаги и шлепавшихся на чернила капель дождя – и назавтра поехал в Лондон. Назавтра тоже весь день лило как из ведра.
