Страшная Мария - [9]

— Рыбкой угостишь? — подбадривая парнишку, сказала Марька. — Давно я щербы не ела.

— Возьми, возьми, — с готовностью протянул ей кукан Лешка. — Я у мельницы корчажку ставил. Только я не поэтому…

— Чего не поэтому?

— Я не поэтому пришел. Упредить тебя хотел, чтоб ты остерегалась…

— Кого остерегалась?

— Братки, Семена нашего…

— А чего его остерегаться? — напряженно спросила Марька, видя, что Лешка от стыда совсем взмок и язык никак не подчиняется ему.

— Ну, это… Семен который день понурый бродит и походя на всех огрызается… А нынче подслушал я случаем — Фроська его подучала…

Лешка опять замолк. Марька смотрела на него в тревоге: стерва Фроська, ясно, подбивала Семку не на доброе дело.

— Ты говори, чему она подучала.

Лешка опустил голову, словно он сам был виноват во всем, и, запинаясь на каждом слове, сказал:

— Ну… это… Незачем, говорит, из-за девки-батрачки переживать… Подкарауль да обабь — сразу сделается послушной…

Круто повернувшись, Лешка бросился наутек.

Ошеломленная и разгневанная, Марька швырнула вслед парнишке кукан с чебаками, словно это он затеял подлость.

После она весь день держалась крайне настороженно, не слазила с коня и стадо отгоняла подальше от кустов. Вооружилась даже берданкой, чтоб не подпустить Семку, если он покажется вблизи. А под вечер загнала свиней в загон спозаранку и ночевать в землянухе не осталась, засветло еще уехала в Сарбинку.

Назавтра, в воскресенье, с приисков пришел Иван. Он сразу заметил необычную настороженность Марьки. И она со слезами поведала, какую тревожную весть принес Лешка.

— Подла же эта Фроська! — скрипнул зубами Иван. — Да и Семка тоже, ежели слушал такие наставления.

— Боюсь я теперь пасти.

— Ну и брось этих свиней к чертовой матери.

— А брошу раньше приморозков, так Матвей ни гроша не заплатит.

— И леший с ним, все равно не пропадем. А с Семкой я нынче же потолкую.

— Ой, не надо! — перепугалась Марька, увидев, как напряглось лицо Ивана, какие крутые желваки заходили у него на скулах.

— А что, тебе его жалко? — сузил глаза Иван.

— Не его, а тебя жалко.

— Ну, со мной он едва ли совладает, а я его в дугу согну.

— Все одно — тебя тогда засудят, — прижалась Марька к груди Ивана. — Не надо, не затевай драку, Ваня!

— Ладно, до суда не стану доводить, — обнял, успокаивающе погладил Марьку по спине Иван. — Но потолковать с Семкой надо, а то и в Сарбинке не будет тебе покою.

Иван не стал ожидать случайной встречи. В тот же день он пришел на хутор, принялся греметь кольцом калитки.

В ограде бесновался осатаневший кобель.

На стук вышел сам Матвей. Спросил не без удивления, зачем припожаловал парень.

— Семен дома? Потолковать надо.

— О чем это?

— О чем — он тебе сам скажет, ежели понадобится ему, — ответил Иван.

— Так… Может, в избу зайдешь? Я кобеля прицеплю к амбару.

— Нет, дело такое, лучше один на один потолковать. Так-то больше резону будет.

Матвей прощупал парня хмурым взглядом. Ничего не сказал, ушел в дом. Но Семена к калитке все же выслал.

Семка сразу сообразил, что разговор будет о Марьке. Ясно, девка рассказала своему миленку, как он, Семен, пытался отбить ее. Ничего зазорного Семка в этом не видел и не робея вышел за калитку. Приготовился с ухмылкой выслушать, как Иван потребует, чтобы он не вставал ему поперек дороги.

Ухмылка, однако, мгновенно исчезла, когда Иван сурово сказал:

— Ты не скалься! Я пришел не лясы точить. Знай, коли посмеешь силком Марьку одолеть — худо будет!

— Откуда ты взял… это самое?.. — бледнея, пролепетал Семка.

— Откуда — не твое дело. Но пусть тогда родня твоя загодя поминки готовит.

Если бы Иван кричал, выходил из себя, Семка не так бы оробел. Скорей всего, тоже вскипел бы, вступил в перепалку. Но суровое спокойствие, с каким держался Иван, заставило Борщова молча попятиться к калитке. Он всей шкурой почувствовал, что это не пустяшная угроза, брошенная сгоряча.

Какой был у Семки разговор с отцом — неизвестно. Но, надо полагать, отец поинтересовался, заставил сына выложить, зачем вызывал его Иван. Ибо в тот же день Матвей приехал к Марьке. Хмуро объявил:

— До приморозков Петрован с Лешкой стадо допасут, а ты убирайся от греха в Сарбинку. Не желаю, чтоб Семену моему голову из-за тебя проломили. Шибко дорогая голова, чтоб на кон, как бабку, ставить. Получай расчет сполна и уматывай!

Так Марька навсегда покинула землянуху у ворот поскотины.

5

Артели, в которой работал Иван, пофартило. Старатели нашли крупный самородок. Контора приняла его, но когда подошло время расчета, приемщик объявил: случилась промашка, проба показала — не золото это, а пустая порода.

Часто надували на приисках старателей. Но делалось это всегда ловчее, чем на этот раз. Набирали, например, в одну из артелей таких деревенских здоровяков, как Иван, которые могли без устали орудовать кайлой, таскать тачки и мало понимали в золоте. Во главе артели ставили «башлыка» — тертого, жуликоватого старателя, всегда готового вступить в сговор с приемщиком. (В татарских улусах башлыком звали волостного старшину, а старшины умели заниматься поборами, и рабочие по этой, видимо, аналогии, окрестили так и своего «старшого»). Артели во главе с «башлыком» выделяли самые богатые участки, и она добывала золота больше других, чаще находила самородки. «Башлык» вместе с приемщиком утаивал львиную долю добычи. Иван попал в артель, где собралось много бывалых старателей. Тут «башлыку» делать было нечего. И приемщику следовало остеречься. Однако жадность одолела его, и он решился на самый наглый прием — подменил самородок сходным камнем.