Странствующий украинский философ Г. С. Сковорода - [4]

Старица, куда удалился Сковорода, представляла из себя пустынное место, богатое лесами, ручьями, долинами, благоприятствующими глубокому уединению. Здесь он принялся изучать себя, и на эту тему писал сочинения. Между тем Иоасаф, не теряя из виду Сковороды, хотел снова привлечь его к себе, любезно принял и предложил ему должность учителя, какую желает. Сковорода охотно принял предложение епископа и стал читать в коллегиуме синтаксис и греческий язык. Вместе с тем он занимался в Харькове с одним молодым человеком, Коваленским, с которым познакомившись недавно, полюбил его, как нового своего друга. Коваленский с жадностью вслушивался в рассказы и наставления нового своего учителя (раньше он учился в коллегиуме), поводом к которым служило чтение разных книг. Ему прежде внушали делом и словом, что счастие человека состоит в довольстве, нарядах и праздном веселии; а Сковорода говорил (и словам его отвечала и жизнь его), что истинно счастливым может быть назван только тот, кто ограничивает свои желания, избегает всяких излишеств, обуздывает похоть и честно исполняет возложенные на него промыслом Божиим обязанности. Коваленскому твердили, что одно состояние человеческой жизни лучше другого и к одному состоянию Господь благоволит более, нежели к другому. Сковорода учил: «все состояния добры, и Бог, поделив общество людей на различные состояния, соединил их во взаимных потребностях, и никого не обидел. Если же Он не благоволит к кому, то только к сынам противления, которые, не прислушиваясь в голосу своей природы, вступают в состояния по своим страстям и обманчивым видам. И так как они не испытали в себе врожденной склонности, то и предал их верховный Раздаятель дарований в неискусен ум, да творят непотребная». Коваленский, внимая таким речам Сковороды, почувствовал в себе страшную борьбу мыслей и не знал, как утишить ее. Сверстники внушали ему отвращение к Сковороде, советовали не только прервать знакомство с ним, но даже видеться с ним. Томимый борьбою понятий, молодой человек вскоре, именно в 1763 году, увидел такой сон: на голубом небе показались ему золотые начертания имен трех отроков, вверженных в печь огненную, Анании, Азарии и Мисаила; от этих золотых слов сыпались на Сковороду, стоящего с поднятыми вверх правой рукой и левой ногой (как изображается иногда проповедующий Иоанн Креститель), искры, из которых некоторые отскакивая от него, падали и на стоящего тут же Ковалевского, производя в нем легкость, бодрость, спокойствие и довольство духа. По утру, встав рано, молодой человек рассказал этот сон почтенному старику, троицкому священнику Бор., у которого он квартировал. Старик подумал и сказал: «Молодой человек! слушайтесь этого мужа; он дан вам от Бога ангелом руководителем и наставником». С того времени Коваленский подружился с Сковородою. Желая перевоспитать своего юного друга, Сковорода приглашал его в поздние летние вечера за город и незаметно доводил его до кладбища. Тут он, при виде песчаных могил, разрытых ветром, говорил о безрассудной боязливости людской пред мертвыми. Иногда же, удалясь в близ лежащую рощу, играл на флейттраверсе, оставя молодого человека между гробов одного, как бы для того, чтобы издали ему приятнее было слушать музыку. Так он укреплял бодрость мысли и чувства своего ученика. Продолжая преподавать в коллегиуме синтаксис и греческий язык, Сковорода греческому языку обучал и своего друга. При этом он проходил с ним любимых древних авторов: Плутарха, Филона[7], Цицерона, Горация, Лукиана, Климента Алекандрийского, Оригена, Нила, Дионисия Ареопагита и Максима Исповедника; новые писатели шли с ними рядом. Во главе же всего стояла Библия.

В августе 1764 года Сковорода отправился с Коваленским в Киев. Здесь они осматривали древности, и Сковорода был их истолкователем. Многие из бывших учеников его, родственников и знакомых, поступивших монахами в Печерскую лавру, уговаривали его принять монашество: «Полно бродить по свету! Пора пристать к гавани: нам известны твои таланты, св. лавра примет тебя, как свое чадо, ты будешь столпом церкви и украшением обители!» говорили ему раз монахи. «Довольно и вас… — отвечал им Сковорода, — мне ли грешному скрывать святость сердца в ризе?» Чрез несколько дней Коваленский возвратился домой, а Сковорода остался в Киеве, по просьбе своего родственника, печерского типографа, Иустина. Не прошло и двух месяцев, как он уже возвратился в Харьков. Украину он предпочитал Малороссии за свежий воздух и чистые воды. «Он обыкновенно, — замечает Коваленский, называл Малороссию матерью, потому что родился там, а Украину теткой, по жительству в ней и по любви к ней».

Харьковским губернатором был тогда Евдоким Алексеевич Щербинин, человек не получивший школьного образования, но одаренный от природы здравым рассудком, поклонник талантов, наук и искусств, а в особенности музыки, в которой и сам был довольно сведущ. Наслышавшись много о Сковороде, Щербинин хотел его видеть. Вот что передают о первой встрече его с Сковородой. Губернатор ехал по улице, в щегольском рыдване и с гайдуками, и, заметив Сковороду, сидевшего на тротуаре послал к нему адъютанта. — «Вас требует к себе его превосходительство!» — «Какое превосходительство?» — «Господин губернатор!» — «Скажите ему, что мы незнакомы!» — Адъютант смущенно передал ответ Сковороды. Щербинин послал вторично. «Вас просит к себе Евдоким Алексеевич Щербинин!» «А! — ответил Сковорода: об этом слыхал; говорят, добрый человек и музыкант!» И, снявши шапку, подошел к рыдвану. С той минуты они познакомились. Щербинин призвал как — то Сковороду к себе, и в беседе с ним спросил, от чего он не выберет себе какого — нибудь положения. «Милостивый государь! — отвечал Сковорода: свет подобен театру. Чтобы представлять на нем игру с успехом и похвалою, нужно брать роли по способностям: ибо действующее лицо заслуживает похвалы не по знатности роли, но за удачную игру. Я долго рассуждал об этом, и по многом испытании увидел, что не могу представить на театре света никакого лица удачно, кроме простоты и смирения; я избрал эту роль и доволен». Губернатор не без удовольствия сказал на это: «Вот умный человек! Он действительно счастлив; меньше было бы на свете дурачеств, если бы люди так рассуждали. Но, друг мой! продолжал Щербинин, может быть, ты имеешь способности к другим состояниям, да привычки, мнения, предубеждение»… «Если бы я почувствовал сегодня же, прервал Сковорода, что могу без робости рубить турок, то привязал бы гусарскую саблю и, надев кивер, пошел бы служить в войско. При врожденной склонности труд приятен. Собака бережет стадо днем и ночью по врожденной любви и терзает волка также по врожденной склонности, несмотря на то, что и сама подвергается опасности быть растерзанною. Ни конь, ни свинья не сделают этого, так как не имеют природы к тому». Губернатор выслушал Сковороду и, отпуская его, просил ходить к нему почаще. Но Сковорода, строго держась выбранной им роли на театре жизни, всячески избегал знатных особ, шумных собраний и широких знакомств, а любил бывать запросто в небольшом кругу откровенных лиц. В Харькове он охотно посещал дом одного старика, где устраивались музыкальные вечера, и Сковорода, никогда не оставлявший занятий музыкой, занимал на них первое место, пел и нередко вытягивал трудные solo на своей флейте.