«Когда солнце, — пишет Ковалевский, — возжегши бесчисленные свечи на смарагдотканной плащанице, предлагало щедрою рукою чувствам Сковороды трапезу; тогда он, принимая чашу забот, не растворенных никакими житейскими попечениями, никакими страстными воздыханиями, никакими суетными развлечениями, и вкушая радости высоким умом, в спокойствии, полном благодушества, говаривал: благодарение всеблаженному Богу, что нужное сделал не трудным, а трудное ненужными»! Это положение, вытекающее из общего теоретического положения Сковороды, что нужно только познание, а познание не трудно (так как оно находятся в воле человека), само было основным положением в его практической морали, из которого он выводить два новых положения: одно касается счастья, другое добродетели. Первое положение такое: «счастье есть человеку самое нужное, но оно же есть и самое нетрудное, если только человек узнает, в чем оно заключается». Второе положение: «трудно быть злым, не трудно быть благим».
Все эти положения практической морали Сковороды, напоминающие собою этику Сократа, которого он ставил себе в образец, были для него, как и для того, не только отвлеченными рассуждениями, но и живой истиной, постепенно применяемой им в своей собственной жизни. Сковорода принадлежит к числу тех немногих моралистов — философов, которые исповедывали свои принципы делом и жизнью и несли на алтарь своего служения не столько избытки от своих духовных дарований, сколько самую душу, кровь своего сердца. Сковорода посвятил всю свою жизнь развитию и распространению своей этической философии, посвятил жизнь в полном смысле слова: ни одной черты в его существовании не было такой, которую можно была призвать его личною, не связанною с тем, что он считал своей миссией. В этом отношении это личности редчайшей ценности.
Чтобы оставить читателя под более полным впечатлением от личности украинского философа, приведем в заключение слова его любимейшего друга в биографа Коваленского, о том, как он молился. «Полуночное время Своворода имел обычай всегда посвящать на молитву, которая в тишине глубокого молчания чувств и природы сопровождалась богомыслием. Тогда он, собрав все чувства и помышления в один круг внутри себя и обозрев оком суда мрачное жилище своего перстного человека, так воззывал их к началу Божию: восстаньте ленивые и всегда низу поникшие помыслы моего ума! Возьмитесь и возвысьтесь на гору вечности. Тут мгновенно открывалась брань, и сердце его делалось полем рати: самолюбие боролось с миродержателем века, светским разумом, с собствеными слабостями человеческой бренности и всеми тварями, сильнейше нападая на его волю, дабы пленить ее и быть подобным Вышнему. Богомыслие, напротив, приглашало его волю к вечному, единому, истинному благу Его, вездесущему, вся исполняющему, и заставляло его облечься ко вся орудия Божия, дабы возмощи ему стати противу козней лжемудрия. Какая брань! Сколько подвигов! Возшумеша и смятошася: надлежало бодрствовать, стоять, мужаться. Небо и ад борются в сердце мудрого, и может ли он быть праздным, без дела, без подвигов, без пользы человечеству? Так же он проводил полуночные часы в бранном ополчении против сил мрачного мира. Воссиявающее утро облекало его в свете победы и в торжестве духа он выходил на поле разделять свое славословие со всей природой».
Печатается по изданию: Н. Стеллецкий. Странствующий украинский философ Г. С. Сковорода. Киев, 1894.