Странствующий Морф - [40]

Когда стало темнеть, они оказались у подножия большой горы, которую он видел ранее, когда пересекал границу Орегона через Колумбию. Его карты называли ее Маунт Худ. Это была массивная скала, и дорога вела прямо вверх по одной стороне горы, пролегая дальше на юг, поэтому Логан понял, что придется выдержать нелегкое путешествие до того, как опустится ночь. Остановка для сна, кажется, не входила в планы филина; он продолжал лететь впереди, увлекая Логана все выше и дальше в горную цепь, мимо Маунт Худ и в группу вершин за ней. Продвижение было медленным, дороги были узкими и извилистыми и часто усеянными различного рода обломками. В некоторых местах покрытие было так сильно расколото трещинами или разрушено воронками, что Логану приходилось съезжать с дороги, объезжая на Вентре по бездорожью. Но Вентра оказалась таким зверем, что почти без усилий преодолевала эти препятствия, ее большие колеса, высокая подвеска и мощный двигатель давали ей способность делать все, что угодно, кроме лазанья по деревьям. И Логан не стал бы заключать пари против этого.

Когда наконец стало слишком темно, чтобы безопасно двигаться дальше, Трим вернулся к Логану и уселся на крыше Вентры. Логан затормозил, вылез из машины и проверил правильность намерений филина. Трим следил за ним с крыши круглыми глазами, а затем взлетел. Логан наблюдал, как тот отлетел недалеко и уселся на соседнее дерево. Когда птица не показала никаких признаков того, что будет еще что–то делать, Логан залез внутрь Вентры, выключил ее двигатель, закрыл на замки двери, включил охранную сигнализацию, устроился на своем сидении и погрузился в сон.

Он проснулся от звуков мягкого уханья филина и царапанья его когтей по металлической крыше Вентры. Солнечный свет струился с безоблачного неба, день был яркий и светлый. По положению солнца он предположил, что близится полдень. Он протер свои глаза, немного подкрепился едой и питьем, завел двигатель Вентры и снова пустился в путь.

Путешествие этим днем было тяжелее и длительнее. Они рано оставили позади Маунт Худ и въехали на пустынное плато, где пейзаж был мрачным и пустым, а дорога часто исчезала под слоем песка и щебенки. Просторы равнины перемежались холмиками и оврагами, высохшими руслами и скалистыми гребнями, которые выглядели как шипы дракона. Местность была вулканической, усеянная шлаковыми комками, гаревой пылью и затвердевшей лавой. Большими группами землю занимали кактусы; все остальное, что росло, было чахлым, холодным, усеянным колючками или с острой как бритва корой. Он вилял на своем вездеходе, держась направления, которое показывал Трим, держась подальше от мест, где песок и щебенка не вызывали доверия, как будто порывали карстовые воронки и трещины, которые могли проглотить его в черную пропасть.

Иногда он проезжал по таким глубоким оврагам, что не мог видеть за их краями ничего, кроме купола неба над головой. В этих ситуациях он полагался на Трима, потому что не мог точно определить даже направление, в котором нужно было двигаться. Все занимало много времени, и часы проходили без какого–либо заметного продвижения.

Один участок земли ничем не отличался от другого. На западе, далеко–далеко, параллельно его пути тянулась цепь гор, их темные бесплодные вершины резко выделялись на фоне неба, а их каменные стены заперли все, что лежало за ними. В этих горах было что–то чуждое, которое напомнило ему о стычке с духами умерших в Скалистых горах, и он надеялся, что ему не придется идти через них для того, чтобы найти эльфов.

Эльфы. Он думал о них, как о духах умерших, как о нереальном, как о дымке, как о чем–то эфемерном, как о тумане. Он не мог представить их лица, какие–то черты и особенности, не мог представить их место в этом мире. Память об умерших со временем стиралась: об эльфах вообще не было никаких воспоминаний. Он старался поверить в них, но для этого нужно было столкнуться с одним из них, чтобы они стали живыми.

Он остановился и еще раз перекусил во время длинной дневной поездки, отрываясь от безжизненной равнины, где горизонт простирался далеко в завтра. Пустота действовала угнетающе, как предостережение об будущем мира. Он старался не думать об этом будущем, о том, что рассказала ему Госпожа, но таким же образом он мог стараться не думать о еде и питье. Это было неизбежным присутствием в его жизни, реальность, которая тяжким грузом висела у него за плечами.

Он переключил свои мысли на Ястреба и Призраков, гадая, как они справляются без него, оставленные по дороге на восток, где этот юноша станет лидером племени детей и их воспитателей, бездомных и беспризорников, и существ, когда–то бывших людьми, но уже не являющихся таковыми. Мальчик и его дети, сказала бы Сова. Он не мог представить эту картину. Но знал, что это случится, потому что именно для этой цели и был предназначен странствующий морф.

И он пойдет с ними. К некому месту, новому и совершенно другому, к свежему началу.

Он покачал головой. Ему было двадцать восемь лет, и он прожил почти всю свою жизнь, путешествуя в одиночестве, ведя борьбу в одиночестве. Он не мог представить себе то изменение, которое лежало впереди. Он не мог представить свое место в нем.