Странствия - [15]

На следующее утро, в воскресенье четвертого октября, мы с ним и сорока португальцами отправились в покои, где жила принцесса. Последняя, едва узнав о нашем прибытии, приказала нам войти в часовню, где она собирались слушать обедню. Мы встали перед ней на колени и поцеловали опахало, которое она держала в руке, оказав ей и другие знаки почтения согласно их обычаям, которым нас научили португальцы. Встретила она нас очень приветливо и сказала:

— Приезд таких истинных христиан доставляет мне превеликую радость, и я всегда желала его. Присутствие ваше угодно мне во всякое время и глазам, коими обладает лицо мое, столь же любезно, как ночная роса для свежего сада. Добро пожаловать! Добро пожаловать! И да будет приход ваш в мой дом в столь же добрый час, как прибытие царицы Елены в святую землю Иерусалимскую ^{25}.

И, предложив нам сесть на циновки в четырех или пяти шагах от себя, расспрашивала нас с приветливой улыбкой о различных новых для нее и любопытных вещах, к которым она, как говорят, всегда проявляла большой интерес: о папе, как его зовут; сколько королей имеется в христианском мире; посетил ли кто-нибудь из нас гроб господень; почему христианские государи так мало заботятся об уничтожении турок; велико ли могущество короля Португалии в Индии; сколько крепостей у него там и в каких местах они находятся и еще много других вещей подобного рода. Ответами, которые мы ей давали, она, по-видимому, осталась довольна. На этом мы с ней расстались и удалились в свои покои. Через девять дней, когда мы пришли прощаться и подходили к ее руке, она сказала нам:

— Разумеется, очень грустно, что вы уезжаете так скоро, но раз уж это необходимо, отправляйтесь в добрый час. Пусть протечет ваше возвращение в Индию под самым благоприятным знаменьем, и да примут вас там ваши соотечественники так же, как древле Соломон принял нашу царицу Савскую в великолепии своего дворца.

Каждому из нас четверых она приказала выдать двадцать золотых океа, что составляет двести сорок крузадо, приставила к нам нанка с двадцатью абиссинцами, которые должны были охранять нас от разбойников, и снабдила провиантом и мулами до порта Аркико, где стояли наши фусты. А Васко Мартинсу де Сейшасу был передан богатый подарок, стоивший много золотых пес ^{26}, для губернатора Индии, но подарок этот погиб по дороге, как вскоре будет рассказано.

Глава V

Как мы отбыли из порта Аркико и что с нами произошло при встрече с тремя турецкими судами

После того как мы вернулись в порт Аркико, где нашли своих товарищей, мы пробыли там еще девять дней, заканчивая очистку корпусов фуст и снабжая их необходимыми припасами, а затем вышли в море в среду ноября шестого дня 1537 года.

С собой мы взяли Васко Мартинса де Сейшаса с подарком и письмом, которое мать пресвитера Иоанна посылала губернатору. Отправился с нами еще и один абиссинский епископ, который собирался проследовать потом в Португалию, а оттуда, посетив Сантьяго в Галисии, в Рим и затем через Венецию в Иерусалим.

Вышли мы из гавани за час до рассвета и шли с попутным ветром вдоль берега до вечера. Добравшись почти до мыса Госана, не доходя скалистого островка Арресифе, мы увидели три стоящих на якоре судна, и так как нам показалось, что это желвы или террады ^{27}из Индии, мы изменили курс и направились к ним на парусах и веслах, так как ветер к этому времени стал стихать. Тем не менее мы так упорствовали в своем намерении, что почти через два часа настолько сблизились с ними, что могли уже различить, какие у них весла, и понять, что это турецкие галиоты, вследствие чего мы поскорее легли на обратный курс и с возможной поспешностью устремились к берегу, чтобы избегнуть беды, в которую мы попали.

Турки, разгадав или заподозрив наше намерение, громко закричали, в мгновение ока подняли паруса и пустились за нами вдогонку. Сверкая многоцветными парусами и шелковыми флюгерами, они шли, лавируя, за нами в кильватер, и так как ветер им благоприятствовал, скоро оказались у нас с наветренной стороны, что дало им возможность без малейшего труда спуститься к нам по ветру и, как только они оказались на расстоянии выстрела из трехфунтового орудия, дать по нам залп из всей своей артиллерии, убив сразу же девять и ранив двадцать шесть человек. Наши фусты оказались после этого совершенно беспомощными, так как остальная часть экипажа почти вся побросалась за борт, а турки настолько приблизились к нам, что с кормы своих судов могли наносить нам раны ударами копий. Из наших к этому времени осталось всего сорок два боеспособных человека. Видя, что рассчитывать им приходится только на себя, они с таким пылом и натиском атаковали флагманское судно, на котором находился Солейман Драгут, начальник турецкого флота, что прошлись по нему от кормы до носа, изрубив двадцать семь янычар ^{28}. Вскоре, однако, к флагману подоспели остальные два судна и высадили на него сорок турок, с которыми наши уже не могли совладать. Турки разделались с нами: из пятидесяти четырех лишь одиннадцать осталось в живых, да и из них на другой день умерло двое, которых турки разрубили на куски и в знак торжества развесили их останки по нокам реев, продержав так до города Моки, комендант которого приходился тестем Солейману Драгуту, взявшему нас в плен.