Странный генерал - [100]

– Торопился, – сказал он. – Воевать, генерал, будем? Что-то вы тут все невеселые. Плохие вести?

– Вести нормальные. Хорошие вести. – Петр рассеянно перебирал бумаги на столе. – А скажите, Диппенбек, как у вас люди в коммандо, не поговаривают, что пора по домам?

Коммандант хмыкнул и снова утерся платком.

– Что тут поговаривать? Конечно, хорошо бы по домам, да еще не время. Кое-кто ушел, ну и бог с ними. Опять же и новые бойцы пристали. Вот и получается так на так – нас все столько же… Поесть бы, генерал, после дороги. На пустой желудок у меня голова варит плохо.

Петр невольно улыбнулся: еда для Диппенбека всегда была главным и, похоже, единственным удовольствием…

К вечеру приехали артиллеристы и коммандант Вернер. Все были уже в сборе, когда принесли донесение: параллельно порожнему обозу из Стофберга на Витбанк по восточной дороге движутся пехотный батальон ц артиллерийская батарея.

– Ну как, Ян? – довольный, улыбнулся Петр.

Теперь можно было смело планировать операцию. Петр подошел к карте, все придвинулись к ней.

Генерал Торнейкрофт все не отпускал полковника Лесли. То ли просто не хотелось старому служаке расстаться со своим любимцем, то ли что-то томило его и беспокоило.

Обоз с боеприпасами из Витбанка – вот что не выходило из головы командира бригады. Лесли понимал это. Что ж, положение вокруг Стофберга действительно напряженное, генерал Кофальоф кусает часто и больно, но ведь не только успехи написаны на роду этому бурскому военачальнику. Думать о худшем не хотелось. Яркое солнце высвечивало небо, искристо переливалось в бокале вино, сигара была крепкая и ароматная.

– Все-таки мы хорошо это придумали – послать основную охрану туда другой дорогой, – сказал генерал. – Я верю, что обоз пройдет благополучно.

– Я тоже верю, сэр, – вяло, но почтительно откликнулся Лесли.

Если по совести, он не верил. Думать о худшем не хотелось, а думалось. Джемс Лесли ясно, почти ощутимо представлял, как целят в его солдат невидимые бурские ружья, как затаенно дышит глухая лесная чаща, в любую минуту готовая обрушить ливень пуль.

Ох, как он устал от этого – от неожиданных, коварных нападений, постоянной смертельной угрозы, бессонных ночей! Полтора долгих года – от проклятой Тугелы, от Спионкопа до этих вот душных и грозных лесов на севере Трансвааля – с боями, в вечном напряжении. Других сменяют, им тоже обещали, подкрепления не перестают прибывать – пора бы командованию исполнить слово. Чертова война! Пропади чины и ордена, будьте милосердны, дайте хотя бы передохнуть, а там – пожалуйста, во имя его величества почтенного весельчака Эдуарда побьем наконец буров, разгромим генерала Кофальофа, сделаем всё, что не успели сделать ради покойной королевы Виктории…

– Я рассчитываю, обоз прибудет в ближайшие часы, – опять вернулся к старому Торнейкрофт; он явно нервничал и старался бодриться.

– Конечно, сэр… Позвольте вам налить?

– Что-то не хочется. Я лучше закурю. Впрочем, немного можно. Очень приятный вермут. Это раздобыл где-то капитан Марстон. Энергичный офицер.

– Да, он мастер своего дела. Карательные функции его отряд выполняет превосходно. Даже слишком. – Лесли не скрывал легкой усмешки.

– Вы хотите сказать, полковник, что он переходит границы разумной жесткости?

– Я не очень четко представляю эти границы, но все же порой Марстон, мне кажется, перехлестывает. Лишнее озлобление массы.

– Не беспокойтесь, Лесли. Инициатива Марстона вполне соответствует указаниям главнокомандующего… Кто там? Войдите!

В дверях стоял адъютант генерала. За его спиной виднелся в грязном мундире бледный сержант.

– Что случилось? – вдруг истончившимся голосом закричал Торнейкрофт.

– Сэр… – странно клоня голову набок, хрипло начал сержант. – Нас всех побили, сэр… Вот… – Он протянул измятый, пахнущий потом лист бумаги.

Торнейкрофт выхватил лист. На нем неторопливым, аккуратным почерком было написано:

Весьма признателен за боеприпасы, столь необходимые бурам.

Генерал армии свободного Трансвааля П. Ковалев.

Торнейкрофт рванул ворот мундира:

– Он… он еще смеет издеваться!.. Полковник Лесли! Немедленно в погоню!

– Слушаю, сэр. Позвольте только заметить, что едва ли есть надежда обнаружить обоз и буров. Они, конечно, мгновенно рассредоточились, рассыпались по лесу – не отыщешь.

Генерал посмотрел на Лесли, с трудом соображая, о чем тот говорит, потом устало махнул рукой:

– Увы, это верно… Но мы должны что-то предпринять. Мы обязаны!..

2

Петр проснулся от шума. Собственно, особого шума не было, просто кто-то не то кашлянул, не то чихнул не в меру звонко, а на него зашикали: «Тише, парень, Питер спит»… Он проснулся, но продолжал лежать, только чуть потянул с головы карос, потому что стало жарковато, а глаза не открывал, надеясь, что сон, может быть, еще вернется. Но он не возвращался, а жаль.

Во сне Петр видел родной завод.

Это было уже не впервые – такой сон. И каждый раз какой-то чудной, путаный. В нем смешивались две Петровы жизни – российская и африканская. Начало сна терялось в несуразной мешанине, потом отчетливо, со знакомыми, навсегда впаявшимися в память заводскими домишками возникала прямая и широкая улица Березовского завода, а вдали – темные, закоптелые от времени корпуса золотопромывальной фабрики. Улица вся ярко белела снегом, но почему-то было по-летнему, до потности жарко. От фабрики, во всю грудь распахнув ворот рубахи, шагал какой-то очень уж веселый, хмельной, что ли, Дмитрий. Рядом с ним, взмахивая цветастым платком, вприпляс шла Марта. Бесшумно и внезапно вылетели из проулка уланы, пики наперевес, и помчались на Марту и Дмитрия, а те, как будто и не видели этого, продолжали идти, беспричинно праздничные, словно тронутые. А уланы вихрем приближались к ним, только это были вовсе не уланы, а казаки, чубатые да усатые, в лихо заломленных фуражках с красными околышами. Все это мчалось – не уследить – и в то же время виделось яснее ясного. Потом Петр ощутил и себя: он вглядывался в прорезь прицела и ловил на мушку летевших всадников и не мог поймать. А те уже обрушивались на него самого, и дико скалилась и брызгала теплой пеной ему в лицо свирепая казачья лошадь, где-то над головой посверкивала сабля, и что-то острое и тяжелое, должно быть копыто, ударяло Петра в грудь… Но вдруг кто-то закричал, и Петр проснулся, так и на этот раз не узнав, сумеет ли хоть во сне зарубить его когда-нибудь казак.