Странный дом, Нимфетки и другие истории - [21]

Последней его мыслью было – не забыть подогнуть ноги, если они все-таки достанут до дна. Только бы не забыть об этом! Когда Музыкант отталкивал от себя табурет, он уже ни о чем не думал и ничего не воспринимал.

Послесловие

Утром в квартире Писателя раздался телефонный звонок. Не довольный ранней побудкой, хозяин соскочил с кровати и направился к телефону, который стоял у него в коридоре. Подойдя, Писатель секунду думал – стоит ли брать трубку или нет. Телефон при этом не умолкал, заливаясь бешеной трелью. «А! это ж Музыкант, он хотел позвонить», – вспомнил Писатель вчерашнюю беседу и снял трубку.

Она долго молчала и, наконец, не спросив, кто у телефона, женским голосом произнесла: «Музыкантик… наш Музыкант умер». С минуту ничего не соображая, Писатель пришел в себя и прокричал в потеплевшую трубку: «Как же так?».

Ответом была тишина – то ли повесили трубку, то ли там, вдали, тоже рыдали.

Осень 1989 г., лето 2007 г.

Нимфетки

– Мне, знаете, очень нравится наша современная молодежь, ее свобода, раскованность, суждения, если хотите! Маленькие Веры, понимаете, Лолиты.

– Эта безоглядная свобода до добра ее не доведет, вы уж поверьте!

– Осуждать молодежь – признак старости…

Из частной беседы

Человек полагает, что он свободен, если ему дозволено поступать произвольно, но в произволе и заключена главная причина его несвободы…

Георг Гегель

Необходимое предисловие

Это произведение было написано мной в начале июля 1990 года – буквально за 3–4 дня, после одного занятного эпизода, произошедшего со мной и моими приятелями на озере Еловом. Эпизод этот, правда, был очень относительно связан с конечным сюжетом моралите, но именно он дал толчок написать давно вынашиваемое произведение о русских нимфетках. Конечно, в то историческое время я был страстно увлечен романом «Лолита» Набокова и движим воинственными планами написать нечто подобное, поэтому текст получился достаточно «бойким» и насквозь пародийным по отношению к патриархальной русской литературе. Я порезвился на славу, зацепив удачный и необычный для 1990 года сюжет, попутно выразив свои мысли и настроения. Осенью 1998-го я стилистически улучшил этот текст, готовя его для публикации (так и не состоявшейся), но не внес никаких сюжетных изменений.

Теперь, по прошествии стольких лет, мне кажется, что мои наблюдения, высказанные в «Нимфетках», оказались подтверждены нашей разгульной постперестроечной жизнью, что мои сомнения разрешились – и, увы, не в сторону торжества добродетели. Поведение молодых людей и юных, но смелых особ женского пола в моем произведении 1990-го сделалось чуть ли не нормой поведения молодежи в конце 20 столетия, и пока нет особой уверенности, что начало 21 века будет отмечено резким изменением этой ужасной нормы. Можно развести руками и поругать: демократию, развязных лживых политиков, наше телевидение и молодежный «стебовый» эфир. Но, согласитесь, глупо укорять нынешних молодых в том, что они ведут себя не так, как вели себя их отцы и матери в годы своей комсомольской юности. «Новое время – новые песни», – говорил Гёте! Послушайте отечественную «попсу», и вы многое поймете, побродите по «развлекательным сайтам» в Интернете – и все станет значительно яснее.

Искусство не религия, оно не учит людей абсолютным нормам жизни, оно заставляет задуматься и посмотреть на эту жизнь глазами отстраненного наблюдателя, посмотреть и сделать выводы. Вы можете называть эту жизнь грешной и ужасной, вы можете не смотреть ТВ и не заглядывать в И-нет, вы можете плеваться, видя, как молодежь ругается, не стесняясь, пьет, обнимается и целуется в самых разнообразных местах… Вы можете с гордостью вспоминать о своих молодых годах и говорить, что были совсем другими. Любое НОВОЕ время приносит изменения, эти изменения не всегда во благо. Мудрые люди стараются понять и принять их. А если не принять, тогда, наверное, нужно бороться? Но за это-то великая литература обычно не берется, для этого есть совсем другие средства.

Впрочем, читайте сами! Заранее приношу читателю извинения за некоторую дерзость высказываний и бойкость стиля 23-летнего автора, однако существенно менять генеральную линию произведения я не имел ни сил, ни желания. При этом небольшую стилистическую правку и модернизацию финала моралите, конечно же, провел. В путь!

Декабрь 2003 г.

Часть 1

из которой читателю становится ясно, с кем предстоит иметь дело в течение ближайшего часа

Темный закат надвигался на отсвечивающий еще июньский лес, делая жизнь таинственной и нескучной. Возле ярко пылавшего костра, в глубине небольшой сосновой чащи, сидело пять студентов политехнического института и вяло перебрасывалось интересными, но ничего, увы, не значащими словами. Каждый студент, понятное дело, имеет свой облик, одежду, но – многое утратилось, многое позабылось… Попытаемся, однако. На первом бревне располагался пятикурсник ЧИП-а Дрон Вулич, лысоватый и пошловатый тридцатилетний дядька в довольно сильных очках, по чистой случайности не путаемый в стенах родного вуза с профессурой. На его изможденном лице был тот налет провинциального романтизма, который отличает пьяниц и неудачников. Рядом сидел его младший девятью годами брат, который по воле насмешницы Судьбы учился в том же вузе всего двумя курсами младше. Гашик был совсем не похож на своего разбитного братца, имел стройное спортивное тело, задумчивый, но не простоватый взгляд синих дымчатых глаз и вьющиеся от природы светлые волосы. Пожалуй, только носы у братьев были абсолютно одного калибра, да еще манера говорить, неизбежно перенимаемая младшим у старшего. Третьим на бревне был главный разливальщик сей компании двадцатилетний Лёня Прен, довольно худой, темноволосый и очкастый субъект, ошибавшийся при розливе напитков крайне редко, да и то – неизменно в свою пользу.