Странные занятия - [14]

Слушая в тот вечер в общежитии олимпийской сборной остальных спортсменов, Хонимен утвердился в своем первоначальном решении. Но, будучи по характеру застенчивым, никому ничего не сказал.

На следующее утро Хонимен почувствовал прилив духовных сил. Он пошел на свои соревнования. Он завоевал «серебро». На пьедестале он поднял в знак протеста руку без перчатки и склонил голову. Стадион потрясенно замолк. Тишина была столь же огромной, как Мексика. Хонимен был единственным белым, кто решил заявить о своей солидарности с чернокожими.

К несчастью, не было никаких телекамер, которые сообщили бы миру о его личном заявлении. (Газета его родного городка стала единственной, кто напечатал фотографию — размытый, сделанный с большого расстояния снимок, на котором Хонимен выглядел так, будто нюхал у себя под мышкой.) Брандейдж, главная персона для телевизионщиков, присутствовал на другом соревновании, и в то же время о своем протесте заявили трое чернокожих: Ли Эванс, Ларри Джеймс и Рон Фримен.

Однако поступок Хонимена не прошел совершенно незамеченным.

Когда, уже другим человеком, он вернулся домой, все привычные картины детства показались странно преображенными, и его ждала повестка. Тут не было ничего необычного, вот только до Мехико-Сити ему давали отсрочку.

(Одиннадцать лет спустя, разговорившись в хобокенском баре с незнакомцем, который оказался полковником армии, Хонимен узнал, что тем членам сборной США шестьдесят восьмого года, кто учился по УКОЗу[9], позвонили с предостережением к протесту не присоединяться.)

Поначалу в Канаде жилось неплохо. Естественно, Хонимену было немного грустно, когда он думал о пропавшей карьере в международных соревнованиях по дайвингу. Но, будучи еще молодым и от природы жизнерадостным, он искал лучшее в этом странном повороте судьбы.

Жизнь стала оборачиваться дрянью, лишь когда у него кончились деньги. Родители, считая, что сын предал их и разочаровал, отказались выслать ему еще. Вскоре Хонимен отчаянно искал работу.

Вот тогда он познакомился с Леонардом Лиспенардом.

Лиспенард был единственным владельцем, главным разнорабочим, конферансье и время от времени психотерапевтом по вопросам семьи и брака в «Пантехниконе Лиспенарда», крошечном грошовом цирке-шапито, который в летние месяцы объезжал север Канады, а зимой направлялся на юг. Сам Лиспенард был толстым человечком с дурной кожей, который в одеянии конферансье, на взгляд Хонимена, удивительно походил на Пингвина, заклятого врага Бэтмена.

Стоял июль 1969 года в Калгари, и лето уже миновало зенит, когда Хонимен обратился к Лиспенарду, рассудив, что это предприятие может предоставить ему работу, где он не будет на виду у властей, что казалось весьма и весьма привлекательным для беглеца-нелегала в стране, которая не была ему родной. Когда он попросил провести его к владельцу, ему сообщили, что Лиспенард освободится, лишь когда закончится вечернее представление. Хонимен купил билет и смирился с ожиданием.

Шатер был заполнен лишь наполовину. Удивительно, но места в первых рядах никто не занял. Хонимен сел прямо перед ареной, вознамерившись получить за свои деньги максимум удовольствия. Во время финала, когда Хонимен уже одновременно терял терпение и боролся со сном, его гальванизировало то, что он увидел первую настоящую любовь своей жизни, исполнительницу, с которой будет проводить каждый день следующих семи лет.

Баронесса фон Хаммер-Пергстолл.

В центре шатра стояла двадцатифутовая башня с большой платформой на верхушке. Никакие скобы-ступеньки или веревочная лестница наверх не вели, подняться туда можно быть только на открытом подъемнике, приводимом в движение судорожно пыхтящим мотором. У основания башни ждал наготове большой квадратный складной контейнер со стальными, выложенными изнутри пластиком стенками. Потребовалось полчаса, чтобы заполнить его водой из пожарного шланга.

Лиспенард вразвалку вышел на середину арены.

— Дамы и господа, без излишних фанфар и ненужной рекламы позвольте представить вам вашему вниманию Баронессу фон Хаммер-Пергстолл — единственный ныряющий тягач Канады!

Вывели Баронессу. Ослепительно белая кобыла, исключенная за непригодность из «Испанской школы верховой езды» в Вене, была самой прекрасной лошадью, которую когда-либо видел сын фермеров Хонимен.

Лиспенард исчез. Клоун завел покорную Баронессу на подъемник. Наверх она поднялась безропотно. Так же мирно перешла на платформу. Там на мгновение замерла. И прыгнула.

Это было все равно что смотреть на Пегаса. У Хонимена перехватило дух.

Когда она приземлилась, соударение (как и планировалось) расплющило контейнер, расплескав воду на двадцать футов вокруг и залив ею первые три ряда.

Хонимену было все равно. Перемахнув через заграждение, он пробежал мимо Баронессы и, протолкавшись меж гимнасток и циркачей с учеными собачками, нашел Лиспенарда.

Зажав владельца цирка в угол, Хонимен объявил:

— Мистер, я могу усидеть на этой лошади.

Лиспенард ответил:

— Ба, и я тоже, сынок.

— Нет-нет, вы не понимаете. Я хочу сказать, когда она прыгнет.

Хонимен кое-что про себя объяснил. Лиспенарда все равно одолевали сомнения.