Странные вещи - [7]

По пути домой Клевер казалось, что она все еще слышит звук жернова – он отдавался в ребрах, и она леденела. Три дня девочка провела в постели в лихорадке, и в бреду ей слышался скрежет зубов.

Определяем источник кровотечения.

Придя в себя, Клевер обнаружила, что отец снова отправился куда-то, чтобы позаботиться об очередном далеком страдальце, поручив их соседке и хозяйке, вдове Хеншоу, вытирать ей пот со лба.

Вдова, обожавшая поэзию и суп из крапивы, была такой старой, что ее лицо стало похоже на миску с черносливом. Родилась она в рабстве, но еще девочкой аболиционисты с севера выкупили ее и сделали свободной. Большую часть жизни она прожила в Нью-Манчестере и была повитухой, пока ее сыновья не погибли на Луизианской войне. Горе привело миссис Хеншоу и ее мужа в тихую деревушку у озера, где они находили утешение в неярком свете и пении лягушек.

Мистер Хеншоу рубил лес и построил добрую половину домов в их деревне. Когда он упал с крыши, вся недвижимость отошла его вдове. Обычно местный народ платил ей за жилье копченой рыбой, сушеными грибами да дровами на растопку.

– Что болит? – спросила вдова Хеншоу. На шее у нее висел оловянный медальон, от которого на коже было темно-синее пятно.

– Жена того мельника, – поделилась Клевер. – Он умирал, а она даже за руку его не подержала, все работала, работала. Я спросила папу, а он сказал: не отвлекайся и смотри на тело перед собой.

Вдова Хеншоу смочила тряпицу в отваре мелиссы и приложила к пылающим щекам Клевер.

– Твой отец может вылечить сломанную кость, хрипы в легких. Это те битвы, которые он может выиграть, – сказала вдова Хеншоу. – Но у него нет лекарств от бедности, войны или разбитого сердца.

Когда Клевер это услышала, ей стало стыдно за то, что она осуждала мельничиху. Она почувствовала себя ничтожно маленькой в тени отца, который всегда старался изо всех сил, даже в безнадежных ситуациях. И тогда Клевер услышала свой голос: она сказала вслух то, о чем боялась даже подумать:

– Что, если у меня недостаточно сил?

Вдова ответила не сразу. Она никогда не торопилась: выдерживала время.

– Тебе предстоит побеждать в своих собственных битвах, – наконец сказала вдова Хеншоу. – И проигрывать тоже. – Она поднесла к губам Клевер ложку с утиным бульоном. – А теперь поешь.

* * *

Клевер больше не могла сдерживать дыхание – воздух рвался наружу. Она судорожно вдохнула и открыла глаза. Воспоминание об участливости вдовы Хеншоу, сидевшей у ее изголовья, позволило ей выиграть несколько секунд. Их хватило. Бандит скрылся.

Кое-как отдышавшись, Клевер выпуталась из колючих кустов.

– На тебя идет охота, Клевер Элкин, – шепнула она самой себе. – Не оставляй следов. Не выходи на дороги. Больше никаких глупых ошибок.

И она углубилась в лес, петляя так, что ее не выследила бы даже лисица. Когда начался крутой подъем, Клевер поняла, что добралась до границы уютной долины, которую называла своим домом. Перед ней простирались безбрежные дали Центурионовых гор, тянувшихся на север через весь штат Фаррингтон. Горный хребет (его иногда называли укромными горами из-за постоянной завесы тумана, стекавшего в его долины) служил естественным барьером между французскими равнинами и американскими городами на Восточном побережье. Большая часть Центурионов до сих пор не была нанесена на карту, непокоренные горы были знамениты оползнями, медведями и прочими опасностями. Никогда еще Клевер не заходила так далеко в лес одна.

Птичка, вспорхнувшая в листве, заставила Клевер снова начать действовать. Привязав свой мешок к отцовскому саквояжу, Клевер перебросила их через плечо, как вьюк, и углубилась в чащу, где в глубоких тенях стрекотали сверчки.

Девочка сообразила, что хорошему следопыту не составит труда выследить ее по хлопьям засохшего ила, которые сыпались с ее обуви. Поэтому она как следует очистила башмаки о гнилое бревно, да еще и протерла пучком папоротника, так что они позеленели.

Она не следила, куда бежит, и теперь не могла сориентироваться.

– Если вы заблудились в лесу, – припомнила Клевер, – самое разумное – оставаться на месте. И развести костер.

Клевер все делала наоборот. Она шагала вдоль ручьев и зигзагами поднималась по лесным оврагам, где – она была уверена – до нее не ступала ничья нога.

У Клевер все получилось – она заплутала окончательно.

Поздним вечером она набрела на пораженный молнией дуб, в полом стволе которого образовалось что-то вроде лежанки, устланной ковром из листьев и лишайников. Только здесь, наконец, она сняла с плеча поклажу.

Сев. она оказалась укрытой со всех сторон щитом из серебристо-серого дерева. У нее болело все: ноги, плечи; на пятках были волдыри; сумки натерли шею – но все это не имело значения. Некуда было спрятаться от ужасающей реальности.

Папа умер.

Клевер рыдала, захлебываясь слезами, пока не почувствовала себя выжатой досуха тряпкой. К этому времени на лес опустились сумерки.

– Прости. Прости… – повторяла она и жевала хвостик косы, пока тот окончательно не промок.

Клевер пыталась понять, что значили последние слова отца. Почему он хранил диковину? Зачем отправил ее к Аарону Агату, если терпеть не мог собирателей? В молодости Агат был исследователем и нанес на карту реку Мелапому. проплыв по ней в каноэ из медвежьей шкуры. Он издавал журнал, которым втайне зачитывалась Клевер. Она подолгу рассматривала портрет мистера Агата в бобровой шляпе и мечтала в один прекрасный день пожать ему руку. Знай она, чем обернется исполнение ее желания, своими руками сожгла бы все журналы.