Странная птица. Мертвые астронавты - [96]

Но все это время, в сумерках, в тенях, мои сородичи тихо прокладывали себе путь. Покидали подземные туннели. Невиданные людскому глазу, они приступали к творению собственной истории, к утверждению собственных жизней, пока еще никем не записанных.

И я, пригвожденный к стене, ни живой, ни мертвый. Я смотрю вниз на Чарли Икса и вижу, как призраки проходят сквозь него, смотрю на человеческие тени, на застывающее в янтаре минувшее. Бойня имела здесь место очень давно, с нынешних позиций она кажется каким-то затянувшимся танцевальным номером, в котором все принимали участие, не отдавая себе в том отчет. В конечном счете вы сами себя погубили. Нам просто нужно было продержаться подольше, вынести больше потерь. Чарли Икс никогда не был прагматичным, как лис, никогда не был сознательным, как лис.

Это воскрешение прошлого проходит по-своему мирно – ведь, как уже сказано, бойня произошла целые эпохи назад. Я чувствую внезапную потребность в отдыхе. Образы все танцуют свой меланхоличный несмышленый танец. Смерти, ссоры… все это – было, быльем поросло. А сейчас в этом месте так тихо. Так спокойно. Наверное, это конец.

Вся ирония в том, что я изменился, дитя. Сильно изменился. И я должен сказать тебе это. Должен загнать свой разум в капкан в надежде на то, что однажды ты увидишь лиса или хотя бы его след – и напишешь о том, что увидел. Как-нибудь это сохранишь. Каким-то образом придашь всему этому значение.

Это, конечно же, никогда не произойдет. Не хочу и тешить себя надеждой. Но однажды, днем или ночью, ты заснешь и не проснешься, и пролетит время, и плоть, пожранная червями и мухами, сползет с твоих костей, и по тем костям… сочтут мою историю, а не твою.

Ведь она была моей с самого начала. Эта история.

Ослепительная голубая звезда вспыхивает над пустыней, озаряя все и вся. Лишь на мгновение проливая свой свет. А в свете том и в мгновении том – вечность.

Теперь, когда я иссякаю и становлюсь просто шкуркой зверька, приколоченной к стенке… я вижу все – и все понимаю. Вижу мою самочку и детей из давно минувших времен. Вижу, как резвятся они на берегу реки. Смотрю за ними с прохладного плоского камня. Вода и сама резвится меж камней. Солнце светит сквозь частокол деревьев, столетней давности сияние собирается в маленькие пятнышки. Так давно это было, несколько миров назад.

Я ощущаю края грубой прохладной норы, закапываюсь глубоко – и ухожу вглубь, в землю. Там, в прохладной земле, в уютной темноте, я и отдохну. Лис умеет прятаться. По воле древнего рода своего, лис умеет ждать.

Когда-нибудь наступит час – тогда

освобожусь я раз и навсегда.

10. Мертвые астронавты

Компас, не знающий своего названия. Карта, не ведающая своих границ. Путешествие в поисках места назначения.

Мертвая астронавтка на побережье. Ее ноги устали, а ступни болят. Она видит только одним глазом. Другой видит то, чего нет. У нее саднит плечо и постоянно ноют колени.

На это ушли годы, а не месяцы. На нее напали враги, которых она не могла знать. С неба, из-под земли. Сбитая с курса, она все же победила всех: убила или убежала, или спряталась. Сразила клинком или съежилась в тени, когда огромная туша топала мимо. Пистолет она давным-давно выбросила, скормила пескам – ибо стал он бесполезен.

Океанский бриз, налетающий из-за песчаного гребня впереди, омывает ее лицо с такой нежностью, что в доброте своей – почти жесток. От соленого привкуса ветра ей хочется пускать слюни, хоть во рту и пусто.

Она опустошена. Ее кожа обрела пепельно-серый оттенок, седая щетка волос почернела от копоти. В горле у нее пересохло, кожа рук потрескалась и покрылась мозолями. Конец так близко, что она, пусть и без слез, плачет от облегчения. Конец – это уже хоть что-то. Ее тело сотрясают эмоции, которым она даже не способна более дать имя.

Женщина, бредущая вверх по гребню, – маленькая, и все возможные нехватки сказались на ней. Нехватка воды, нехватка пищи, недостача общения. В последнее время она говорила только с темными птицеподобными дронами, кружащими в вышине, слетающими резко вниз для проверки, не распознающими в ней угрозы. Этот мертвый пейзаж кругом – достоверное отражение того, что царит в ее душе.

Она делает маленькие шаги с необходимым минимумом усилий. Одна нога вперед, другая нога вперед. Бредет в сторону побережья. Все ее нужды легко уместятся на кончике иглы, и иголку эту без особых сожалений можно забросить в какой-нибудь стог сена.

Только теперь она поняла, кто она такая.

Оживет ли ее голос? Потрескивает – будто глотка заржавела.

Безграничная, обжигающая синева на мгновение ослепляет ее.

На вершине дюны мертвая астронавтка дрожит. Лохмотья скафандра треплет ветер. Она шатается, кажется – вот-вот упадет. Но не падает.

Впереди простерлась тонкая полоска хорошо знакомого пляжа, золотого с черными крапинками, и умиротворенная бухта с неподвижной водой, темно-синяя, облепленная водорослями по краям, испещренная глубокими приливными бассейнами. Ландшафт казался призрачным. Доступным лишь наивным глазам, горящим зеленым огнем, – тем, пред чьим взглядом горизонт, как и прежде, безграничен.

Но… здесь нет руин. Нет полуразрушенных арочных ворот океанариума. Ни одного доступного памяти ориентира.