Страницы жизни шамординской схимонахини Серафимы - [14]
6(19) июня выселили архимандрита Исаакия 2–го, бригадира упраздненной артели, членов которой, правда, зарегистрировали в отделе труда козельского исполкома. Уходя, он сказал: «Отец Никон, мы уходим, а ты останься. Благословляю тебя служить и принимать людей на исповедь». Казанский храм оставили действующим при условии, чтобы монахи не проживали в ограде, а лишь холили на службу. Правда, вместе с отцом Никоном осталось еще несколько братьев: иеродиакон Серафим (Гущин), о. Аифал (Панаев) [7], о. Тихон (Лебедев). Они ежедневно совершали литургию, на которую в будние дни собиралось по 5—10 причастников, по воскресеньям до 60–80.
25 мая поеиком Абрамов целый день присматривал себе помещение в скиту, но, слава Богу, поселился на племхозе, а в скит запретили заходить посторонним. Через два дня состоялась раздача вещей из хибарки изгнанного старца отца Нектария. Духовные дети постарались спасти как можно больше старческих святынь. В большинстве своем они хранятся сегодня где‑то на квартирах; не исключено, что многое погибло; кое‑что возвращено в Оптину, например, вышитая на полотне Икона Божией Матери Троеручица. Сегодня она висит в изголовье мощей старца Нектария. Возвращена из Ташкента духовными детьми не-1 давно скончавшегося архимандрита Бориса (Холчева), автора жизнеописания старца Нектария.
Очевидно, именно в этот промежуток времени отец Никон покрыл рясофором (так было принято в Шамордино) свою духовную дочь Ирину, сохранив за ней прежнее имя, и она стала инокиней. Произошло это в Казанском соборе, единственно действующем теперь в монастыре.
И вот 5(18) августа 1923 года, накануне Преображения Господня последовало известие, грому с небес подобное. Не допускающим возражения тоном власть объявила, что утром Казанский храм будет закрыт, навсегда, бесповоротно. Вволю наплакавшись, оптинцы отслужили всенощное бдение, а после полуночи Обедню, где в последний раз причастились Святых Тайн, приложились к кресту и выслушали отпуст «Христос истинный Бог наш». Если бы этим людям сказали, что в следующий раз Евхаристия свершится в Оптиной через 65 лет, они бы не поверили. Такое просто не уложилось бы в их сознании: жить без церкви? А как же тогда причащаться? Жить, не причащаясь? А зачем же тогда жить? «Не надо ждать или искать чудес, — говорил им старец Нектарий. — У нас одно чудо: Божественная Литургия. Это величайшее чудо, к нему нужно приникать…»
Ровно в 6 утра Казанский собор был заколочен досками и опечатан. Записи очевидца сохранили фамилии исполнителей: Сварнаков, Лапшинов, начальник милиции Палагин.
Отцу Никону удалось задержаться в Оптиной еще на год. Как и некоторым другим членам бывшего товарищества, ему разрешили не уходить до полной ликвидации дел артели и сдачи всего имущества музею. Вместе с ним до конца оставались иеродиакон Серафим (Гущин) и послушник Илья (Жирнов) [8], о. Александр (Дегтев), канонарх отец Василий. Ежедневно в одной из башен они служили всенощное бдение; здесь и жили в келии при иконной лавочке. Отец Никон был полон решимости не покидать монастырь до последней возможности, и Господь помог ему.
В то время в Козельске жила шамординская монахиня мать Амвросия [9], и с нею несколько сестер. Так образовалась маленькая девичья обшинка, в которую входили и сестры Бобковы, которые по — прежнему трудились в больнице: Настя; санитаркой, Ирина прачкой. Их пока не трогали, поэтому все собрания происходили в больничной кухне.
Духовником общинки стал отец Никон. Как капитан тонущего корабля, стоял он на зыбком мостике своего обезумевшего времени и молился о всех выброшенных за борт, чтобы им спастись. На вопрос, помнит ли она Никона Оптинского, одна из свидетельниц описываемых событий, Нина Константиновна Бруни, в девичестве Бальмонт, ответила: «Конечно, помню. Это самый молодой старец был. Он был окружен роем монашек…» Не жалея ни сил, ни времени, он принимал исповеди, облегчал скорби, давал советы и наставления, совершал доступные в тех условиях требы. В России распяли Господа, и удивительно ли, что гонят верных Ему? «Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир» (Ин. 15, 18–19), — сказал Господь апостолам на заре эры, а получилось, оптинской общинке после девятнадцати веков христианской истории…
В кухне служили всенощные бдения, сюда приходили духовные дети из Козельска и многочисленные богомольцы, по — прежнему съезжавшиеся к старческим могилкам со всех концов России: народная тропа в Оптину не желала зарастать.
Особенное внимание Батюшка обращал на неоставление молитвы, вопреки всему, ибо Бог смотрит не на внешние условия жизни, а на сердце человеческое, и монах везде остается монахом, что бы с ним ни случилось.
