Страна восходящего солнца - [107]
Конечно, Томоэ (по сути профессиональную воительницу) следует рассматривать как единичное, яркое исключение из правил, да и в данном случае рассказ о ее доблестях оказался лишь неким дополнением к истории о Кисо Ёсинака. Редкостью были и женщины-профессиональные разбойницы (о таковых повествует, к примеру, Ихара Сайкаку в одной из своих новелл, датируя деятельность героинь рассказа «Сестры-разбойницы» – матери и двух дочерей из провинции Митиноку – годами Тайэй, то есть серединой 1520-х годов). Но и в ее время, и позднее – вплоть до позднетокугавского периода – дочери, жены, возлюбленные самураев нередко обучались владеть оружием, чаще древковым, нежели мечом и луком (для приличного владения которыми требовалась немалая мускульная сила), особенно «японской алебардой» нагината, грозным оружием, которым даже не слишком сильный физически человек мог наносить страшные раны, держа противника на выгодной для себя дистанции. Неплохим оружием являлись и заколки кансаси для пышных причесок, часто изготовлявшиеся в виде миниатюрных кинжалов (до 20 см в длину). Особенное значение имел небольшой кинжал квайкэн, который вручали девушкам из самурайских семей по достижении совершеннолетия. Он мог использоваться как для самообороны, так и для дзигаи – женского аналога сэппуку (в его ходе вскрывалась сонная артерия на шее). Знаменательно, что меч, этот поистине основополагающий символ самурайского статуса, японки из самурайских семей могли носить лишь в редких случаях – например, пребывая в дороге в одиночку, без мужчин-сопровождающих, а придворные дамы – например, в случае пожара во дворце.
Какие же добродетели считались основными для женщин, рожденных в самурайских семьях? В принципе те же, что составляют костяк бусидо, хотя и с несколько иной расстановкой акцентов, которая, в общем, не слишком зависела от конкретной женской ипостаси – дочери, жены, матери.
Прежде всего это смелость и верность с постоянной готовностью к самопожертвованию. Фактически у нас нет особых причин, чтобы оспаривать высказывание Нитобэ Инадзо о том, что жена самурая должна была быть готова пожертвовать всем, в том числе собой, дабы ее муж, в свою очередь, мог пожертвовать всем на службе у господина, который должен был следовать велению Небес. Женщина в семье именовалась найдзё – «внутренняя помощь, внутренний союзник». В хрестоматийных примерах верности женщины мужчине (отцу, мужу, или же своему роду вообще и т. д.) мы имеем дело не просто с лояльностью, а с лояльностью часто гипертрофированной, что, видимо, и сделало эти примеры столь запоминающимися. В главе о христианстве в Японии речь шла о Грации Хосокава – историю ее смерти было бы вполне уместно вспомнить и здесь. Блестящим женским образом из гораздо более ранней эпохи, времен зарождения самурайских идеалов, иллюстрирующим эту же добродетель, является печально-прекрасная возлюбленная Минамото Ёсицунэ, блестящая исполнительница ритуальных танцев-сирабёси Сидзука. Она, как и верный до гроба вассал Ёсицунэ монах-воин Бэнкэй, возможно, является неким собирательным или даже и вовсе вымышленным персонажем, но в данном случае это не имеет особого значения – популярность и некое «воспитательное значение» этого образа было и остается громадным. Поддавшись чарам Ёсицунэ, Сидзука делит с ним тяготы боевых походов, а затем и опасности и тревоги жизни затравленного врагами беглеца, которым предстает этот герой Минамото в конце своей жизни. При этом образ хрупкой и утонченной, но верной и стойкой Сидзука прекрасно оттеняет образ грубоватого и порой своенравного Бэнкэя, постепенно несколько отодвигая на задний план главного героя – Ёсицунэ (это происходит в ряде драм Но, Кабуки на эти сюжеты, а также в «Сказании о Ёсицунэ»). Верности Сидзука не мешает даже то своеобразное обстоятельство, что Ёсицунэ в ходе его бегства из столицы одно время сопровождала целая группа молодых красавиц-аристократок (в самурайскую эпоху считалось вполне нормальным такое поведение мужчины). В конце концов, в совершенно безвыходных обстоятельствах Ёсицунэ отсылает возлюбленную прочь, приказав спасаться самой. Вскоре Сидзука попадает в руки слуг сёгуна Ёритомо – мстительного брата Ёсицунэ и виновника всех его бед. Традиционной кульминацией этой истории в Японии считается танец-песня возлюбленной Ёсицунэ перед ненавидящим его братом, танец, в котором с помощью достаточно прозрачных для любого японца иносказаний Сидзука высказала тоску по любимому, прекрасно понимая всю опасность своего поступка. Увы, у этой истории нет счастливого конца, что делает ее такой японской, – слуги Ёритомо убивают новорожденного младенца Сидзука, отцом которого был Ёсицунэ, а сама героиня постригается в монахини и умирает вскоре после получения известия о смерти Ёсицунэ в далеком северном краю.
