Страна Семи Трав - [7]

Я отнял у него меню.

— Задумался, — пояснил Савчук, смущенно улыбаясь. — Рисую сейчас на всем, что попадется под руку. Это, знаете ли, помогает мне думать.

— Ну, слушаю вас, — сказал я. — Откуда взялась уважаемая Птица Маук и как залетела она на наш столик, в это злополучное меню?

— Представьте, не знаю… О, тут очень много загадочного!..

Вначале я то и дело возобновлял свою сигнализацию, пытаясь привлечь внимание официанток, но потом оставил это и повернулся к Савчуку.

Савчук проводил все время в музейной библиотеке, так как заканчивал диссертацию. Приходил к открытию и не уходил до тех пор, пока не раздавался девятый — последний — удар больших настенных часов.

Особая, почти благоговейная тишина царила здесь. По белым половичкам скользили заботливые седые дамы, сотрудницы библиотеки. Шелестели перевертываемые страницы. Изредка кто-нибудь кашлял, но с осторожностью, чуть слышно.

Усевшись за облюбованный им маленький столик у окна, Савчук с головой погружался в историю присоединения к русской державе юкагиров, тунгусов, чукчей, самоедов.

Работая, он, по обыкновению, забывал обо всем окружающем.

Савчук был очень удивлен, когда увидел чью-то Руку, осторожно выдвинувшуюся из-за его спины и положившую перед ним пакет.

Он оглянулся. За его стулом стояла сотрудница читальни.

«На ваше имя, Владимир Осипович, — шепотом сказала она. — Директор велел срочно передать».

Савчук поморщился. Наверное, так называемый «самотек», очередное письмо от какого-нибудь краеведа-любителя. Десятки таких писем приходят в музей со всех концов страны.

Не до «самотека» было Савчуку в тот момент. Почему-то подумалось, что в пакете находится сообщение, не заслуживающее внимания. Любитель-краевед отыскал в тундре коренной зуб мамонта и обрадовался, решил, что сделал открытие мирового значения. А в музее чуть ли не полкомнаты завалено этими коренными зубами.

Савчук поднял глаза к окну, затененному зелеными ветвями. Окна в музее очень высокие, летом их раскрывали настежь. Под ними располагалась площадка, на которой играли в волейбол. Виден был мяч, взлетавший до уровня окна, слышались звуки ударов по мячу, смех, возгласы: «Аут!», «Подача справа!», «Счет два — ноль!»

Эти второстепенные подробности запомнились Савчуку, потому что послужили как бы рамкой для открытия.

Некоторое время глаза отдыхали на зеленой листве, пронизанной светом. Потом он вздохнул и вскрыл пакет.

Нет, речь шла не о зубе мамонта…

Из конверта вывалился и упал на стол четырехугольный кусок бересты, очень маленький и легкий, с нацарапанными на нем полустершимися значками. Присмотревшись, Савчук увидел, что это печатные буквы.

Он поспешно навел на них лупу.

«Таймыр», — прочел этнограф, — «воздушному следу», «верховьях реки…», «детьми солнца…», «Птицей Маук…», «единоборство», «жив…».

Еще одна, чисто внешняя, подробность: на кусок бересты упал косой луч заходящего солнца. Строчки словно ожили в снопе пляшущих пылинок. «Солнечный курсив», — подумал Савчук, пристально вглядываясь в странный текст.

Он еще не улавливал связи между отдельными словами и, с сожалением отложив бересту, развернул сопроводительное письмо. Группа юных натуралистов из Ленкорани сообщала о том, что коллекция перелетных птиц в Ленкоранском Доме пионеров пополнилась удивительным охотничьим трофеем. Им удалось убить дикого гуся, одна из лапок которого была тщательно обвернута, как бы забинтована «прилагаемым куском бересты». Видимо, птицу закольцевали — если это можно назвать кольцеванием — довольно давно, так как некоторые слова на записке стерлись.

Дикие гуси проводят лето на Таймыре — это было известно Савчуку так же, как пионерам. Впрочем, об этом говорило и первое слово на куске бересты, поддававшееся расшифровке. Птица побывала на Таймыре. Какой следовало сделать из этого вывод?

Неужели заполнялся пробел в этнографии, давно уже мучивший Савчука, заштриховывалось «белое пятно» на карте расселения народов Сибири?

Получалось, что северная часть Таймырского полуострова, упирающаяся углом в Ледовитый океан, заселена! Там, в верховьях какой-то реки, живет народ, называющий себя «детьми солнца», до сих пор неизвестный этнографам!

Остаток дня Савчук просидел неподвижно над куском бересты, присланным из Ленкорани, не притрагиваясь к книгам.

Наверное, он имел довольно странный вид, когда перед закрытием читальни возвращал книги. Заведующая, благоволившая к нему, спросила вполголоса:

«Как работал ось, Владимир Осипович? Удачный был день?»

«Удачный?.. — Савчук с удивлением посмотрел на нее. Он не сразу понял смысл вопроса. — Ах да, день?.. Не знаю! Пока еще не знаю ничего…»

Я поднял голову. Вокруг стучали отодвигаемые стулья. Антракт кончился. Звонок призывал нас снова в зрительный зал.

— Что ж, надо идти, — сказал Савчук с огорчением.

— Обязательно договорим после спектакля, — утешил я его.

Когда спектакль закончился, Савчук покорно вышел за мной в фойе.

Глядя на его толстое удрученное лицо, я вспомнил, что Лиза сравнивала Савчука с Пьером Безуховым. Действительно, что-то общее было между ними, и не только массивность. Правда, Савчук не носил очки, как Пьер, но взгляд его становился иногда таким беспомощно-отсутствующим, задумчиво-мечтательным, что этнограф казался близоруким.