Страна коров - [43]
– Сколько эта штука уже ходит так взад-вперед? – спрашивали они.
– С понедельника, – отвечал я. – И с тех пор ни разу не остановилась. А мне любопытно, сколько она еще продержится.
На исходе утра, когда часы пробили полдень и я закрыл дверь кабинета, чтобы сходить на обед, металлические шарики по-прежнему неутомимо качались.
– Вы не поверите, – сказал я Бесси, пока мы с ней шли по эспланаде от административного корпуса к кафетерию. – Я только приподнял один шарик и всего разок его отпустил. Простое высвобождение потенциальной энергии. А он тукает туда-сюда уже почти два дня! – Бесси кивнула. Ей не нужно было нести тяжелую коробку, и она шла еще быстрее, чем на общее собрание два дня назад, а от такой скорости походки поддерживать с нею беседу о чем угодно было затруднительно, не говоря уже о человеческой вере в вечность. – Поверите ли? – снова сказал я. – Он как будто и не намерен останавливаться.
– Конечно, поверю, – сказала она. – Чему тут не верить?
– Ну, что маятник неутомимо качается уже два дня. То есть поверить в это трудно, разве нет?
– Нет, в это нетрудно поверить. Трудно поверить в то, что человек с вашим образованием не способен ходить немного быстрее…
Когда мы дошли до кафетерия, было уже десять минут первого и длина очереди за едой составляла несколько учителей. Возглавляла столпотворение Марша Гринбом, а сразу за нею стоял Алан Длинная Река, коренной преподаватель ораторского искусства, не говоривший ни с кем уже двенадцать лет. Бесси схватила себе поднос, салфетку и приборы, и я последовал ее примеру.
– Итак, Бесси, – сказал я. – Вот теперь вы можете мне сказать, что такое, по-вашему, любовь? Приборы уже у вас в руке, поднос под мышкой – можете ли вы мне поведать, что есть, по вашему убеждению, любовь?
Бесси вновь глянула на меня укоризненно. Но затем, словно бы чуя мою искренность, она, похоже, сдалась. От всех этих разговоров о любви я, с одной стороны, проголодался, а с другой – у меня возникли важные философские опасения. И если я не смогу утолить этот голод с нею, моим проводником средь сложностей общинного колледжа Коровий Мык, на кого же мне тогда в этом смысле рассчитывать?
– Любовь? – переспросила Бесси. – Вы желаете знать, что такое, по моему мнению, любовь? Так вот, Чарли, не у того человека вы спрашиваете. Я не такой жизнью живу, что позволила бы мне рассказывать кому бы то ни было о том, что есть любовь. Но на меня производит впечатление ваше упорство. Поэтому давайте я вам расскажу кое-что другое. Чем говорить вам, что такое любовь, дайте-ка я вам вместо этого расскажу, чем она могла б быть…
(В начале очереди Марша Гринбом стояла с полной тарелкой салата. Но она один за другим перебирала в ней отдельные листики латука, отчего вся очередь и застопорилась.
– Мы так весь день тут простоим! – жаловалась за нами одна преподавательница экономики, а ее подруга с нею соглашалась:
– Ей просто повезло, что за нею Длинная Река. Любой другой бы уже ей устроил!..)
Бесси взяла салфетку и обернула ею приборы. Затем сказала:
– Чарли, даже не знаю, как вам об этом сообщить. Но я была замужем и разводилась три раза. Три отдельных раза, Чарли. А что это говорит о женщине, разводившейся столько раз? Что сообщает это любому мужчине брачного возраста, которому, возможно, захочется вступить с нею в серьезные отношения? Что, по-вашему, ему это говорит, Чарли? Что это говорит вам?
– Мне это говорит, что вы страстны и идеалистичны, но также порывисты. Вас легко ранить. И вы легко совершаете ошибки. Все это не плохо, Бесси. Не многократных разведенок этого мира нужно порицать… с подозрением мы должны относиться к неразборчиво незамужним – к тем, кто свой мир любит не так сильно, чтобы выходить за него замуж.
– Возможно, так это рассматриваете вы – как человек только что с автобуса, приехавший из какого-то другого места. И это, по-моему, в каком-то изысканном смысле выглядит причудливо и старомодно. Но позвольте сказать вам, что это означает для меня, кто родился и вырос в Разъезде Коровий Мык. Видите вон ту даму за стойкой, она сейчас подает рубленый бифштекс?
– Та, что в сеточке для волос? И с красивыми глазами?
– Она самая. Так вот, это моя одноклассница по старшей школе. После церкви я ей уши прокалывала. А она мне красила ногти. И видите, вон человек выносит мусор из кафетерия? В перчатках и засаленном фартуке? Так вот, это тренер по футболу у моего сына и старый друг моей семьи…
– Правда?
– Да. А знаете, кто был моей первой любовью? Кому я первому отдала себя всю, умом, душой и телом? На заднем сиденье «шеви-эль-камино»? В узкой мини-юбке и розовой блузке? В пылу мгновенья, как пятнадцатимесячная телка? Чарли, знаете ли вы, кто был моим самым первым мужчиной?
Вопрос Бесси интриговал, и на несколько секунд я задумался над ответом. Но, разумеется, знать такого я никак не мог.
– Нет, Бесси, не знаю. Мне этот человек вообще может быть знаком?
– Да, может. Вы его видели всякий раз на пути в колледж и обратно. Моим первым любовником, Чарли, был Тимми.
