Страна Изобилия - [53]
— Погодите! — позвала она. — Эта ваша вечеринка — там закуска будет какая-нибудь?
— Должна быть, — сказал друг. — Это официальное празднование защиты кандидатской. Выпивка, танцы, банкет, все дела. А меня, кстати, Костя зовут.
— Зоя.
Они обменялись товарищеским рукопожатием.
— И Валентин — вы уже знакомы.
— Мадам, — Валентин изобразил намек на поклон.
— Но-но, не такая уж я старуха.
Это были экономисты, точнее, выпускники экономического факультета, одному двадцать три, другому двадцать четыре, один из экономической лаборатории Института математики, другой — из лаборатории математических исследований Института экономики, оба — участники семинара, целью которого было обучить кибернетике как экономистов, так и математиков. Валентин, как она с интересом отметила, относился к этому предмету — и только к нему — с серьезным энтузиазмом; Костя, судя по виду, ко всем предметам относился спокойно и иронично. Во внерабочее время они собирались в своих комнатах в университетском общежитии, до которого было недалеко — пройти чуть дальше под деревьями, крутили музыку, слушали джазовые программы по иранскому радио и пытались произвести впечатление на юных девушек.
— А ваша какая область? — вежливо спросил Валентин.
— Мутагенез, — ответила она.
Одним из ее правил было всегда честно называть свою область исследований, когда спрашивают. А уж что они там расслышат, это их дело. Она не обязана упрощать жизнь толпам населяющих мир идиотов.
— Это значит… изменения? Изменения в..?
— В единицах наследственной информации.
Валентин улыбнулся.
— Вы знаете, тут у нас можно просто сказать “гены”, никто в обморок от шока не упадет.
— Почти никто, — поправил его Костя.
— Ну ладно. Почти никто. Но вообще-то вы среди друзей. Так, а дальше, — настаивал он, — изменения в генах. Что за изменения?
Оба смотрели на нее с сочувственным выражением, какое ей иногда приходилось встречать на лицах физиков со стажем. Оно означало: “Уважаемая коллега, на вашу область наслали бедствие — жаль мне вас”. Но зачем изливать душу перед этой совершенно незнакомой парочкой?
— Привыкайте, — сказал Костя. — В этом городе любят поболтать, и от вас будут ожидать того же.
— Я не болтаю, — возмущенно сказал Валентин. — Я веду беседы. Я прощупываю, осведомляюсь; бывает, что выясняю…
— Ладно, ладно, — перебила она. — Я работаю с генами, которые определяют скорость мутации организма, находящегося под воздействием окружающей среды. Довольны теперь?
— Я думал, это все банда Лысенко, это они утверждают, будто окружающая среда влияет на наследственность.
— Верно. Они говорят, что влияние окружающей среды изменяет генеративную линию, но это чушь. Изменения всегда переходят от генов к организму, а не наоборот. Но от выживан и я организма зависит выживание генов, поэтому окончательный отбор генов производит окружающая среда, и оказывается, что стрессовая среда отбирает для себя тот набор генов, который способствует мутации.
— Ну вот, — сказал Костя. — Что тут такого страшного?
— Не знаю, — ответила она. — Подождем, посмотрим, к чему приведут мои слова.
— Выходит, это замкнутая система обратной связи? — сказал Валентин.
— Если угодно.
— Значит, есть гены, которые, это самое, говорят другим генам, что делать? Вроде как система контроля высшего уровня?
— Да. Гены-мутаторы, по-видимому, то включают мутацию в других генах, то выключают.
— Так это же бинарный процесс — вы понимаете? Здорово! Вам надо к нам прийти, рассказать об этом как следует, в смысле на семинаре; пускай у нас будет биологическая кибернетика, мы ей займемся. Вот как замечательно складывается! Кибернетика — это универсальный язык, она позволяет наукам понять друг друга!
— Он это серьезно? — спросила она, бросив взгляд на Костю.
— Еще как.
— Ну, пригласите меня, будет вам доклад.
— Договорились, — сказал Валентин. — Сегодня же вечером вас пригласят.
— Так, а вы над чем работаете? — спросила она Костю.
— Ну, как бы это сказать, над спасением мира. Над тем, как сделать, чтобы наступил золотой век. Как построить материально-техническую базу полного коммунизма. И все такое прочее. Ну, вот мы и пришли.
Вечеринка, видимо, проходила в ресторане гостиницы. Она ожидала, что отсутствие удостоверения превратится в проблему на входе, потребует оперативных переговоров, но пропусков никто не спрашивал.
— Как правило, не спрашивают, — сказал Костя. — Тут все довольно свободно, более или менее просто. Даже в институтах, если тебя знают в лицо, можно вообще приходить и уходить, как тебе заблагорассудится.
Столы сдвинули, чтобы освободить место для танцев. Вокруг столов с закуской собралась толпа, еще одна — перед сияющим батальоном бутылок и рюмок. Как она заметила, едва ли не половина собравшихся были женщины, однако, если верить ее опыту научной жизни там, в большом городе, женщины почти все должны были попадать в категории “жена” или “подруга”, а не “коллега”. Если они и работали в институтах, то секретаршами или лаборантками; в противном случае они могли быть шушерой невысокого ранга — учительницы младших классов или врачи. Зеленое платье — с радостью поняла она по тому, как быстро и жадно проглотили его взгляды в комнате, — вполне выдерживало сравнение с нарядами в розах, которые предпочитали женщины средних лет, и с хорошо знакомым оперением юности, невинности и доступности, которым пользовались остальные. Еще бы — достаточно вспомнить, с каким усердием она пыталась сделать его похожим на модели из итальянского Vogue, прошлой осенью прибывшего из Москвы, — журнал удалось заполучить кружку ее подруг. Нельзя сказать, что до сегодняшнего дня у нее было много случаев его надеть; нельзя сказать, что это не первый вечер за четыре года, когда она находится далеко от звука Максова дыхания; и все-таки возможность чуть-чуть усмехнуться действует успокаивающе на пороге комнаты, полной незнакомцев, в незнакомом городе вдали от дома. Над головой уже сгущалась синяя крыша дыма, которую подпитывали завитки множества сигарет. В углу настраивали инструменты джазисты. Вероятно, не профессионалы: гудят себе что-то там, бибикают, гундосят. Они были ровесниками Валентина и Кости, и вид у них был такой же, выражающий серьезность во время игры.
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…
Строгая школьная дисциплина, райский остров в постапокалиптическом мире, представления о жизни после смерти, поезд, способный доставить вас в любую точку мира за считанные секунды, вполне безобидный с виду отбеливатель, сборник рассказов теряющей популярность писательницы — на самом деле всё это совсем не то, чем кажется на первый взгляд…
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».