Страна Гонгури - [2]

С душой перелетной пойманной птицы,

Когда другие на юг улетели.

И мир был жесток, как жестокий холод.

И вились дымы-драконы в лазури.

И скалил зубы безжалостный голод.

А я вспоминал о Стране Гонгури.

И все казалось, что фата-моргана

Все эти зданья и арки пред мною,

Что все, как «дым пред лицом урагана»,

Исчезнет внезапно, ставши мечтою.

Здесь не было снов, но тайн было много

И в безднах духа та нега светила —

Любовь бессмертная мира иного,

Что движет солнце и все светила.

— Это написано очень давно, — сказал Гелий, — еще когда я был студентом в Петербурге.

— Тем более, — сказал врач, — почему ты никогда не говорил мне о Гонгури?

Тень Гелия задвигалась на переплетах решетки и тотчас же вслед ей грохнул тяжелый выстрел. Рикошет пули наполнил одиночку резким злым воем и мгновенно затих, щелкнув в углу.

— Упражняются, сволочи!

Гелий спрыгнул с нар и подошел к свету.

— Как бы вырваться отсюда! — невольно пробормотал он, сжав кулаки.

Его лицо трепетало.

Ему было 24 года. На вид ему было больше. Его бронзовое лицо с признаками непоправимого истощения покрылось тем туманно-матовым налетом, какой может дать только тюрьма. Левый висок был рассечен, на руке не хватало двух пальцев и неизвестно сколько шрамов скрывала одежда, но жизнь и сила бились в нем, как дикий зверь в капкане. Врач прижимал руку к груди. Гелий заметил это и вдруг ласково улыбнулся.

— Что, испугался, старина? — спросил он, касаясь плеча друга.

— Я просил тебя, — сказал тот, немного задыхаясь, — не подходить к окну. Вчера поставили казачий караул.

— Что ж, доктор, неожиданность — лучше, — ответил Гелий. — У меня нет иллюзий. Это ты говоришь: «Они не посмеют», но они только выжидают момент и все представители всех культурных народов мира при всех белых армиях будут молчать, как всегда. Когда я не мечтаю, у меня нет иллюзий. Я пережил тысячи приключений, не меньше тебя, старина, но теперь у меня предчувствие, что… Впрочем, — Гелий быстро вскинул голову: — ты хотел спросить меня о чем-то? Гонгури. Да, сейчас, пожалуй, действительно пора заняться самыми индивидуальными переживаниями.

Гелий замолчал. Старик, потрясенный и ослабевший, молчал тоже. Потом Гелий продолжал, стараясь заставить его забыть случившееся.

— Я никому не говорил об этом. Ты знаешь, я не люблю членов партии. Я знаю, что они необходимы в эпоху борьбы и армий и что они хорошие боевые товарищи, но я не люблю их. Тебя, как друга, я узнал недавно. В сущности говоря, тут не о чем рассказывать. Сначала это пришло во время далекого детства, когда я лежал с книжкой под головой в зеленой тени и стрекозы пели в небесной сини. Потом всего яснее это повторилось на берегу Индийского океана, незадолго перед тем, как мы встретились. Иногда я курил опиум, стараясь убить время, и каждый раз мне снилось, что так называемый действительный мир становится неясным мелькающим вихрем частиц, исчезая в безмерных пространствах, пока вдруг не наступал момент, когда бессмертный дух забывает тело. И тогда, сперва словно отвлеченная гипотеза, а потом как незыблемая истина являлся мне бледный намек о Стране Гонгури. Но не только в кабаках, — в дни, когда я бывал совсем трезв и голоден и дремал от усталости, во мне возникала уверенность, что я вдруг переходил в совсем другой мир, я жил там и действовал, но когда просыпался, помнил все очень смутно. Однажды, еще на севере, я испытал глубокий экстаз, стоивший мне большой потери сил, и после того я запомнил имя женщины. Ее звали Гонгури. На океане это повторялось чаще. Словом, Страна Гонгури — навязчивые сны с необыкновенным тоном реальности. Вот и все. Все это, конечно, имеет свои научные объяснения, доктор. Дайте прикурить.

— Да, можно всему найти научные объяснения, — подтвердил врач. Затем, после долгой тишины, нарушаемой бредом тюремных окриков, пока Гелий курил, нервно глотая дым, он очень тихо и очень сосредоточенно произнес: «Гелий, хочешь вернуться в Страну Гонгури?»

Гелий встал. Он сначала удивился, потом нахмурился.

— Злая шутка, — пробормотал он. — Мечтать и откровенничать — слабость, но…

Раздался новый выстрел, потом длинный страшный крик.

— На этот раз прямо в цель, — сказал Гелий. — Говорят, они получают по сто рублей за каждую удачу.

Вдруг он вскрикнул и бросился к окну.

— Гелий, Гелий! — закричал врач, ловя его руку, — я совсем не шутил, я говорил серьезно. Сядь!

— Во имя того, что у нас нет бога, доктор, дай мне покончить со всем этим, — я не могу больше! — ответил юноша.

— Что ты хочешь сделать?

Рука Гелия ослабела, он вернулся и сел на нары, прислушиваясь к внезапной тишине.

— Ты говорил, — продолжал врач, пытаясь заинтересовать его прежней темой, — что ты жил в Стране Гонгури. Что было, то есть. Что такое время? Нелепость. Почему бы нам не восторжествовать над нелепостью?

— Ну, ты изобрел «Машину Времени», — усмехнулся Гелий, привычным усилием воли подавив пережитое волнение.

— Да, — ответил врач, ободренный его вниманием. — Только не думай, что я сошел с ума. Торжество над временем вовсе не утопия и я докажу это. Мы постоянно нарушаем его законы во сне. Наука зарегистрировала множество случаев, когда самые сложные сновидения протекали параллельно с ничтожным смещением часовой стрелки. Я сам испытал нечто подобное во время опытов с одурманивающими ядами и теперь не сомневаюсь даже в семилетием сне Магомета, восхищенного Аллахом до семи небес, начавшимся, когда опрокинулся кувшин с водою и кончившимся, когда вода еще не успела вытечь из него. Однако обыкновенный сон не годится для наших целей. Он слишком нестроен; его режиссер вечно путает сцены. Гипнотический сон всего более подходит для нас.