Страхи из новой коллекции - [33]

И увидел только одну кровать, одну тумбочку… Женьки действительно не было.

Я рухнул на кровать и разревелся, как девчонка.

Сил не было. Я ничего не понимал. Пытался собрать все ниточки, чтобы сплести из них разгадку, объяснение, но ничего не получалось. Я чувствовал усталость, головокружение и беспомощность.

Послышался стук в дверь.

— Да! — сморкаясь в салфетку, крикнул я.

Пришла Люба.

— Влад, прикинь, сто я насла… — проговорила она, закрывая дверь и подходя ближе.

— Что нашла? — без энтузиазма вздохнул я. Мне было совершенно не интересно.

— Солярий! Представляес?

— И?…

— Да не «и?…», а слусай дальсе: просол селый день насего пребывания в лагере, а я ни капельки не загорела… Сто поделать, светлокозая я… В солярии загорю быстрее, ну или хотя бы хоть немного подзагорю, стобы не стыдно было на пляз выходить. Короче, помоги мне.

— Чем? — не доходило до меня.

— Какой ты бестолковый! — рассердилась Люба. — Сем-сем, на сухере постой, пока я буду в солярии валяться!

— А почему именно я?

Она вздохнула и, разведя руками, искренне ответила:

— Та… Со всеми остальными я переругалась…

— Понятно, — кивнул я. — Идем.

— Ты супер!

Люба повела меня в солярий. Он находился в подвале, на подземном этаже. На одной из дверей висел распечатанный на принтере ламинированный лист с изображением привлекательной девушки с бронзовым загаром, которая лежала в кабинке горизонтального солярия и улыбалась. Сбоку была сделана цветная надпись: «Солярий».

— А загорать в солярии вредно, — на всякий случай сказал я, оглядываясь, — вдруг кто-нибудь зайдет в подвал.

— Ой, ультрафиолет на плязе тозе вреден, — отмахнулась Люба и открыла дверь. — И воду из-под крана тозе вредно пить… А в продуктах одни нитраты… — И без перехода прошептала: — Главное, стоб нас не заметили.

Девчонка подошла к солярию и принялась его изучать. Через десять минут досконального осмотра выяснила, что у изголовья кабинки стоит коробочка, на которой высвечивалось количество минут загара, заданное клиентом.

— Я слысала, сто в первый раз надо пять минут загорать, — произнесла Люба, нажимая на кнопки. — А теперь иди за дверь, следи, стобы никто нас не засек, и ни в коем слусяе сюда не заходи. Я буду загорать в сем мать родила.

— А в чем она тебя родила? — съехидничал я.

— Я родилась в весернем платье и в туфлях на десятисантиметровой спильке! — не осталась в долгу Люба. — Все, иди.

— Ладно, — пожал я плечами, открывая дверь и представляя момент Любкиного рождения в вечернем платье.

— Подозди.

— Ну, что еще?

— Тут, оказывается, все не так просто. Как я назму на кнопку старта, если буду лезать узе в этой стуке? Знасит, я сейсяс разденусь, лягу, закроюсь крыской, а ты подойдес и вклюсис, — сказала Люба, не забыв предупредить: — Только не подглядывай!

— Слушай, ты надоела уже! Я тебе не маньяк какой-то! — рассердился я.

— Это хоросо, сто не маньяк. Все, иди. Когда буду готова — позову.

Только я собрался выйти из комнаты, как мой взгляд сам собой уткнулся в табличку, которая висела на стене.

— А это что? — спросил я.

Люба пожала плечами, и мы подошли поближе. Оказалось, что там были написаны правила пользования солярием.

— Интересно, — протянула Люба. — Видис, написано, сто во время сеанса нельзя, стобы на теле были металлисеские веси.

— Да на тебе их и нет…

— Как это нет? — изумилась Люба моей непонятливости и широко открыла рот, продемонстрировав свою мощную брэкет-систему. — А это сто, не металл?

— А… Так он же не на теле, а как бы в теле. Думаю, ничего страшного не будет, если ты с брэкетом позагораешь.

— А вдруг меня током ударит? Или сто там с этим металлом мозет сделаться? — озадачилась Люба и рассудила: — Раз снять брэкет я не могу, он зе приклеен к зубам, знасит, придется загорать вместе с ним.

— А как они действуют, брэкеты? — не к месту поинтересовался я.

— Ну, к каздому зубу приклеена маленькая штуська, а врась надевает на все эти штуськи металлисескую дугу, которая сделана так, сто как бы ее ни согнули, она будет стремиться принимать презнее полозение. Поэтому зубы и ровными становятся — дуга их под себя, то есть под правильную форму подстраивает, — объяснила Люба. — Так, ну все, а теперь иди, а то, сюствую, это затянется надолго.

Я вышел из комнаты и тяжело вздохнул, приготовившись стоять в карауле пять минут. И вдруг оттуда послышался страшный крик. В мгновение ока я метнулся обратно и увидел Любу… Она стояла посреди комнаты и, зажав рот ладонями, вопила. В ее глазах читались дикий страх и боль.

— Что случилось?!

Вместо ответа Люба вновь закричала и… открыла рот. Меня чуть не стошнило. Такого ужаса я еще не видел. Любкина металлическая дуга ожила и сжималась, сдавливала ее зубы. Они не выдерживали давления и с неприятным хрустом ломались.

— А-а-а-а! — орала Люба, засовывая в рот пальцы и пытаясь отодрать от зубов дугу, но куда там!

Белые обломки зубов висели на дуге, а некоторые зубы выламывались из «гнезда» прямо с корнем, и из дырок капала кровь на пол.

— А-а-а-а!

Я не мог помочь Любе. Не знал как. Я будто впал в ступор. С ужасом смотрел на ломающиеся зубы и не мог ничего с этим поделать.

Тем временем из Любиного рта посыпались зубы, и она упала в обморок…