Страх - [8]

Разгуляев не спал, наблюдал, прислушивался, и, казалось бы, не следовало нам открывать наши карты, но откуда мог знать приезжий, как протекают обычные наши ночи, может быть, так и положено, что по ночам мы катаемся на лодке по озеру. Да, кроме того, раз он уж все равно не спал, а подсматривал и прислушивался, что нового могла ему дать эта прогулка на лодке?

Я подошел к Глухову и прошептал ему в самое ухо:

— Алексей Иванович, проснитесь и ни о чем не спрашивайте, мы поедем кататься на лодке.

Глухов открыл глаза, моргнул несколько раз, совершенно спокойно вылез из спального мешка и пошел к берегу, как будто он просто немного вздремнул, поджидая, пока из деревни пригонят лодку.

Удивительный все-таки он был человек!

Пашка подгреб поближе, мы прошли шага три по воде. Сапоги в воде казались тяжелыми, но дно было песчаное, ровное, и шагать было нетрудно; мы погрузились в лодку, Пашка несколько раз взмахнул веслами, и лодка отошла метров на тридцать от берега.

— Ну? — сказал Алексей Иванович.

— Давайте отойдем подальше, — сказал Пашка. — Мы должны видеть палатку, чтобы он не удрал, а он нас не должен слышать.

Пашка начал рассказывать, но он волновался, подолгу задерживался на второстепенных подробностях, и трудно было отличить важное от несущественного. Я прервал его и постарался изложить как можно отчетливее главное в этой истории.

Надо сказать, что разговор был у нас очень горячий и взволнованный, но мы все трое делали вид, что спокойно расположились в лодке и лениво болтаем о безразличных предметах. Что мы, собственно, изображали, я теперь понять не могу. Удочек у нас не было. Трудно было подумать, что мы решили покататься по озеру, потому что лодка все время ходила взад и вперед по прямой, точно караульный, марширующий перед дверью склада. Мы не могли терять из виду палатку. Представить себе, что мы загораем на лодке, тоже нельзя было. Хотя солнце вышло из-за леса и светило теперь вовсю, но кто же загорает на северном ночном солнце.

Так важно было обсудить события и решить, как быть дальше, что нам даже не пришло в голову, как должно было насторожить Разгуляева, если его настоящая фамилия была Климов, наше непонятное поведение.

Итак, весь последующий разговор мы вели, сидя в ленивых позах, как будто наслаждались покоем.

Выслушав меня, Алексей Иванович сказал:

— Вы, Паша, уверены, что это действительно Климов?

— Почти уверен, — замявшись, ответил Пашка.

— Кроме этого, есть и объективные улики, — сказал я и рассказал про глаз, смотревший на меня из-под полы палатки.

— Переутомленный человек часто не может заснуть. — сказал Алексей Иванович. — Чего естественнее в бессонницу поглядеть, что делают другие и скоро ли кончится ночь.

— А почему он сразу узнал, что я Рыбаков? — спросил Пашка.

Алексей Иванович пожал плечами:

— Он объяснил это убедительно. Верно, что в личных делах есть фотографии, и верно, что заместитель начальника с личными делами должен познакомиться. — Алексей Иванович не торопясь закурил, выпустил дым и подумал вслух: — Подозрительно другое: зачем он вообще приехал? Трястись черт знает сколько на лошадке ради того, чтобы привезти никому сейчас не нужные деньги.

— Простите, Алексей Иванович, — сказал я, — это скорее довод в его пользу. Если он знает, что в нашей группе сын человека, которого он предал, зачем же ему прежде времени нарываться на встречу? Скорее, наоборот, следовало заболеть или под другим предлогом уехать обратно в Москву, даже перейти на другую работу.

— История старая, как мир, — сказал Алексей Иванович. — Преступника тянет на место преступления. По разному и очень сложно объясняли это психологи. А дело, по-моему, очень простое: преступник нервничает, ему все время кажется, что он чего-то не предусмотрел, оставил какую-то улику. Его замучила неизвестность, он должен убедиться, что улик не осталось. Ради этого он идет на риск. Все легче, чем мучиться неизвестностью. С Климовым случай аналогичный. Конечно, место преступления далеко и времени прошло много — двадцать лет. Но поймите: он двадцать лет трусит. Фальшивый паспорт! Этого одного достаточно, чтоб человек никогда не был спокоен, но еще остаются встречи. Ведь встречи бывают самые неожиданные. Вы говорите, он интересовался, остались ли фотографии. Ему сказали, что нет. Во-первых, думает он, может бить, ему сказали неправду, во-вторых, фотография может оказаться у других людей. Вы могли эту фотографию сохранить. Вы, Паша, представляли себе, как он спокойно едет в троллейбусе и гуляет в толпе по весеннему тротуару. Но он ведь каждую секунду ждал, не мог не ждать, что незнакомый ему человек подойдет и скажет: «Я вас узнал, Климов, пойдемте в милицию». Шансов на это немного, но они есть. А ожидание опасности, которое длится двадцать лет, обязательно делает человека нервным, возбудимым, способным поддаться панике и выдать себя. Право же, это целиком объясняет пословицу, что бог правду видит, да не скоро скажет. Все эти истории про божью кару легко объясняются без вмешательства свыше свойствами человеческой психики. Так вот, разберем этот случай.

Алексей Иванович бросил окурок в воду, но сразу же достал новую сигарету и закурил. Сейчас он мне больше напоминал того Глухова, которого я знал по институту, спокойно стоящего на кафедре и неторопливо рассуждающего перед студентами о тех предположительных случаях, с которыми они могут встретиться в будущих экспедициях. Я сидел на корме, Пашка, медленно подгребавший веслами, сидел лицом к корме на скамейке, а Алексей Иванович пристроился спиной к борту на ведерке для вычерпывания воды. Мы все трое видели лица друг друга. Лицо у Алексея Ивановича было спокойное, как будто он рассуждал о предмете, представляющем чисто теоретический интерес. Рука его, державшая сигарету, двигалась плавно, красиво, по-городски. Наверное, так же красиво курил он после сытного обеда и чашки крепкого кофе. А за его спиной виднелся пустынный берег озера, молчаливый, спокойный лес и маленькая зеленая палатка, скрывавшая от наших глаз заместителя начальника экспедиции. Интересно было бы знать, заснул он наконец, умаявшись с дороги, или подсматривает в щелку и все гадает, почему это мы не спим и о чем мы можем беседовать в лодке.