Эрих Генуэзо спал спокойно, и в конце концов Якоб перестал бояться за сына. Мальчик становился подростком, затем – юношей, у парня оказались золотые руки, и немощные с утра толпились у ворот их дома. Город беспрепятственно пропускал его куда угодно, и пыльные улицы покорно ложились под ноги мальчика, потом – подростка, потом – юноши…
А потом он уехал в горы. Мать долго не соглашалась отпускать сына, но Якоб неожиданно встал на сторону Эриха и даже проводил его до Ворот Заката. И долго еще смотрел вслед удаляющемуся каравану. Эрих обещал скоро вернуться, но Якоб знал, что вряд ли это произойдет. Знал – и все. Чувствовал. С тех пор он вообще многое чувствовал.
В развалинах храма все оставалось по-прежнему. Молчал алтарь, молчала закрытая Книга, и оплавленный Сарт улыбался своей понимающей улыбкой.
– Ты пришел, Эри, – сказал Сарт. – Где ты пропадал так долго?
– Неважно, – ответил юноша. – Теперь это неважно. Мы будем ждать, Сарт?
– Да. Мы будем ждать.
– Хорошо. Теперь осталось немного. Совсем немного.
Говорят, что с того дня в древнем капище над алтарем с Книгой стоят двое. Стоят и ждут. Искаженный идол и сероглазый юноша. Но мало ли что говорят неграмотные хмурые горцы?…
Возможно, все было именно так. Или иначе. Или не было вообще. Но полтора года спустя в смуглой семье береговых смотрителей родилась девочка с льняными волосами.
