Страх любви - [33]
Она откинулась назад, вытянулась. Кончики ее грудей походили на два цветка клевера. Она скрестила над головой руки. С закрытыми глазами, ее спокойные черты дышали каким-то благородством. Марсель смотрел на это чужое лицо, ставшее вдруг близким. Из глубины его воспоминаний поднимался аромат травы и воды, запах солнца, вид местности — образы, вызванные этим уснувшим лицом, похожим на грубый слепок другого облика, который смутно рисовался в его памяти и в котором он не хотел признаться, словно боясь его оскорбить…
III
— А, Марсель! Как это мило с вашей стороны, прийти со мной проститься! Вы видите, я окружен чемоданами…
Мебель в приемной Сириля Бютелэ была покрыта чехлами. Сквозь открытую дверь в столовой виднелись подставки, с которых были убраны вазы. Японская люстра с бронзовыми водорослями была завернута в кисейную пену. Бютелэ пригласил Марселя сесть.
— Я только опустошу эту папку, после чего я к вашим услугам…
Художник кончал перебирать письма. Он быстро пробегал их глазами, смотрел подпись и рвал.
— Я люблю порядок, не правда ли? Я питаю ужас к грудам старых бумаг, которые накапливаются… Да, все, что нас занимало, никогда больше не будет нас занимать… Разве у нас есть время вспоминать!..
Он держал перед собой развернутое письмо, написанное на бледно-голубой бумаге. С минуту он колебался, потом разорвал его и бросил на пол клочки, которые рассыпались.
— Есть вещи, о которых грустишь, когда они кончаются, мой друг Марсель, и о которых знаешь, что они больше не повторятся… особенно когда человек уже не молод, как я… Ба, я все же неплохо прожил жизнь!
Он отряхнул клочок письма, приставший к его одежде, и продолжал:
— Да, и даю вам слово, мне почти не жаль будет умереть… теперь. Я сделал приблизительно то, что должен был сделать, и получил приблизительно то, что можно получить. Когда я почувствую, что рука моя тяжелеет и зрение слабеет, я не стану упорствовать над работой.
Он откинулся на спинку кресла.
— Когда я уже не в силах буду воспроизводить природу, я еще буду в состоянии любоваться ею… Я часто думал о том, как я проведу последние годы жизни. Знаете, Марсель, я буду путешествовать. В настоящее время при наших средствах передвижения, если старик чувствует себя не слишком плохо, он может отлично объехать вокруг света. Путешествие — идеальное развлечение для старости!.. И потом старикам не следовало бы умирать дома: они должны скромно исчезать вдали, никого не беспокоя… Как деликатно уехать умирать в Китай, в Африку или еще куда-нибудь, в какой-либо из городов Востока, никому не мешая!
— О, господин Бютелэ!
Художник рассмеялся:
— Я говорю правду, Марсель… Но, в конце концов, я удовольствовался бы и моей милой Венецией. Я люблю ее кладбище, обнесенное красными стенами, на острове Сан-Микеле.
Он снова принялся разбирать на коленах пачки писем. Слышался звук разрываемой бумаги. Дверь внезапно раскрылась.
— Что такое, Аннина?
Маленькая служанка казалась испуганной и вместе с тем обрадованной.
— Signor, sono i piccioni…[20]
— Голуби!.. Марсель, идемте взглянуть на них.
Они вышли. В углу прихожей стоял высокий ящик с решетками. Они подошли к нему. Между брусьями ящика, во мраке виднелась куча перьев. Серый, желтый, зеленый, сизый, красно-лиловый — эти живые цвета и оттенки тихонько шевелились и сливались в пестрой гармонии. То были голуби всевозможных пород. Здесь были голуби, которые высоко держат свои причудливые оперенные зобы, были так называемые «каменоломы», были «капуцины», были голуби разноцветные, как павлиний хвост, были те, что зовутся «кубарями», были «мохноногие», были голуби в смешных галстучках и косыночках, не считая «египетских» голубей и обыкновенных голубей, из которых одни были толстые и пухлые, а другие стройные и тонкие, в изящных нагрудничках. Иные из них казались вылепленными из снега, иные напоминали собою ракушки. Прижавшись друг к другу, взъерошенные или гладенькие, спокойные или перепуганные, они наполняли огромный ящик глухим шорохом, словно немым воркованием. Стоя на коленях перед брусьями ящика, Аннина и Беттина просовывали между ними пальцы, чтобы со смехом восторга погладить гибкие шеи, чешуйчатые лапки и твердые клювы племенных теплых птиц. Сириль Бютелэ обернулся к Марселю:
— Ну, дорогой мой, что вы скажете о моих спутниках? Они куплены у продавца птиц на набережной Межиссери, и я увожу их с собой в Венецию. Хочу принести в дар площади Сан-Марко этих новых пернатых паломников.
Он уселся на ящике и стал поочередно ласкать пышные волосы Аннины и Беттины.
— Да, мы выберем хороший день, один из божественных дней венецианской весны, когда после сверкающего ливня мрамор блестит чистотою, как бы помолодевший, а истрийский камень словно тает в горячем свете неба. Мы поднимемся на altana[21] старого палаццо Альдрамин и подарим свободу нашим гостям. Ах, то будет чудесная смесь красок, дивный вихрь крыльев, прекрасный полет, летучий дар царице переливов и оттенков!
Обе девушки захлопали в ладоши. Волосы Аннины распустились. Бютелэ коснулся плеча Марселя Ренодье.
— Ну, Марсель, решайтесь, поедемте со мной; вы будете присутствовать при моем воздушном торжестве… Вот еще упрямец!
Романы о любви, о первой страсти, что вспыхивает в человеке подобно пламени. Но любовь — чувство особенное, и пути ее разнообразны. Поэтому, хотя сюжетно романы и похожи между собой, в каждом из них столько нюансов и оттенков, столько пленительного очарования, что они способны доставить истинное эстетическое наслаждение современному читателю.
Имя Анри де Ренье (1864—1936), пользующегося всемирной и заслуженной славой, недостаточно оценено у нас за неимением полного художественного перевода его произведений.Тонкий мастер стиля, выразитель глубоких и острых человеческих чувств, в своих романах он описывает утонченные психологические и эротические ситуации, доведя до совершенства направление в литературе братьев Гонкуров.Творчество Анри де Ренье привлекало внимание выдающихся людей. Не случайно его романы переводили такие известные русские писатели, как Федор Соллогуб, Макс Волошин, Вс.
Спокойный ритм, пастельные тона, бодрящий морской воздух… да, пожалуй, «Амфисбена» — самый светлый роман де Ренье.В романе «Ромэна Мирмо» — все иначе: он подобен темному красному вину, такой же терпкий и обжигающий; его ритм — тревожные, глухие удары тамбурина; его краски — краски огненного заката.Но объединяет эти романы одно: тщетность человеческих усилий в борьбе с таким могущественным противником, как Любовь.
Пышный и гордый XVII век, чувственный XVIII — вот эпоха, в которой разворачивается действие романов, составляющих этот том. Место действия — Италия и Франция. Основная тема романов стара как мир, но всегда колдовски притягательна, заманчива и причудлива, — то Любовь и ее капризы, ее загадки, подчас роковые.
Наиболее значительный из французских писателей второй половины XIX века, Анри де Ренье может быть назван одним из самых крупных мастеров слова, каких знает мировая литература. Произведения его не только способны доставить высокое эстетичное наслаждение современному читателю, но и являются образцом того, как можно и должно художественно творить.Перевод с французского под общей редакцией М. А. Кузмина, А. А. Смирнова и Фед. Сологуба.
Тонкий мастер стиля, эстет, влюбленный в Венецию и прошлое Франции, Анри де Ренье в своих романах дает удивительно точный психологический анализ противоречивости человеческих чувств. Одно из таких чувств — страсть и является главным действующим лицом произведений, включенных в этот сборник. Именно она становится единственным стимулом, единственной пружиной, направляющей поступки и поведение героев.
Трилогия современного таджикского прозаика Джалола Икрами «Двенадцать ворот Бухары» рисует широкую картину жизни Бухары начала XX века. В первом романе трилогии — «Дочь огня» — рассказывается о горестной судьбе таджички в Бухарском эмирате и о начинающихся социальных переменах.
В 1590 году Неаполь содрогнулся от зверского убийства. Убийца — великий и безумный композитор Карло Джезуальдо, принц Веноза. Жертвы — его красавица жена Мария и ее аристократический любовник.Джезуальдо предпочитал мальчиков и не любил жену, однако ревность, зависть к сопернику и бешеная злоба взяли верх над здравым смыслом. С леденящим душу хладнокровием охотника он выследил осторожных любовников и устроил им прощальный спектакль, своей жестокостью потрясший даже ко всему привыкших современников.Этот роман насквозь пропитан открытым эротизмом, безжалостным насилием и зрелой красотой средневекового Неаполя.
Безумные выходки, разудалые кутежи и скандальные романы неистового русского князя Волконского буквально сотрясали Париж, самые эффектные красавицы света и полусвета боролись за право привлечь, хоть ненадолго, его внимание. Лишь одна женщина, юная и невинная танцовщица Локита, оставалась, казалось, холодна к ухаживаниям князя. И чем неприступнее держалась девушка, тем отчаяннее желал победить ее гордость и покорить ее сердце князь…
Фортуна, наконец, улыбнулась княжне Софье Астаховой. Именно здесь, во Франции, она стала пользоваться успехом у мужчин, да каким! Среди ее поклонников есть и русские, и галантные французы… Но для Сони главное сейчас другое — сама королева Франции Мария-Антуанетта решила прибегнуть к ее помощи. Подумать только! Иметь возможность путешествовать по Европе со всеми удобствами, в обществе красивого молодого человека, находясь при этом на полном обеспечении казны, — и за это всего лишь передать брату королевы, австрийскому эрцгерцогу, ее письмо.
Она узнала его. Лицо этого человека невозможно забыть. Кьяра поклялась, что отомстит за сестру. Негодяй получит свое. Вот только… Сердце подсказывает, что душа его чиста. А сердце никогда ее не обманывало…
В библиотеке Кембриджского университета историк Клер Донован находит старинный дневник с шифрованными записями. Ей удается подобрать ключ к шифру, и она узнает, что дневник принадлежал женщине-врачу Анне Девлин, которая лечила придворных английского короля Карла Второго в тот самый период, когда в Лондоне произошла серия загадочных убийств. Жестокий убийца, имя которого так и осталось неизвестным, вырезал на телах жертв непонятные символы. Клер загорается идеей расшифровать дневник и раскрыть загадку давно забытых преступлений…Впервые на русском языке! От автора бестселлера «Письмо Россетти».